Ленинградский биохимик Николай Перумов стал одним из самых известных писателей в стиле «фэнтези» (сейчас его книги выходят в издательстве «ЭКСМО»). О нем самом можно было бы написать авантюрный роман. Недавно Ник Перумов (это его литературное имя) на несколько дней приезжал в Москву из Далласа. С ним встретился наш корреспондент Татьяна Блажнова.

— Вы едва ли не первым в России решились продолжить «чужую книгу» и «дописали» «Властелина Колец» Толкиена. Потом стали работать с соавтором. Все ваши книги — в модном стиле «фэнтези». То есть вы использовали ходовые в нынешней масс-культуре писательские технологии. Но когда читаешь ваши книжки, ощущение такое, будто сочинять их вам, кaк говорят ваши ровесники, в кайф.

— Это верно. «Властелина Колец» я не столько дописывал, сколько никак не хотел выходить из мира Толкиена. Я сочинял тогда для друзей, для радости. О том, чтобы это публиковать, тогда и речи идти не могло.

— Тогда — это когда?

— С 86-го по 92-й год. Мне тридцати не было. Я тогда еще стихи писал. Плохие. Два из них, которые мне все-таки нравились, потом вставил в книгу. Хотя некоторое время я кормился литературным трудом и издавался под псевдонимом.

— Кстати, а чей перевод Толкиена произвел на вас такое впечатление?

— Я читал его в оригинале, извините.

— Так хорошо учили английский в школе?

— Языку меня учили в семье, лет с трех.

— Хорошая была семья.

— Ну, да. Один из дедушек - академик, другой - профессор. Вся родня в науке. Я тоже окончил биофак, работал лет десять.

— Гордитесь своим родом?

— Уважаю и чту!

— А они вами?

— Они очень огорчились, когда я ушел из науки. Книг моих родители, вероятно, и не открывали. Они у меня, знаете, читают про социальные язвы, за прессой следят. А тут маги, эльфы. И слово «фэнтези» — не русское, иностранное, неродное.

— Я где-то читала, что в России «фэнтези» началось с «Розы мира» Даниила Андреева.

— В России «фэнтези» началось на самом деле с «Руслана и Людмилы». «Фэнтези» — органичнейший способ выражения. Человеку по жизни нужна информация на житейском уровне для ориентации, для выживания рода. Но не меньше его психике необходима и релаксация, отрешение от реальности. И он сочинял сказки. В поморские артели брали сказителей и платили им, давали долю добычи.

— Вот! Признайтесь, что «фэнтези» — это сказки, «настоянные» на истории, фольклоре, на популярной адаптированной философии.

— Конечно, сказки! Вся литература — это сказки, fiction. «Вечера на хуторе близ Диканьки» — это классическое, чистейшее «фэнтези». По всем канонам. И, конечно, Афиногенов с его «Жар-птицей»…

— Это который?

— Он сегодня забыт. Как и весь пласт русской литературы, к которому он принадлежал.

— «Мастер и Маргарита» - тоже «фэнтези»?

— «Мастер и Маргарита», к сожалению, сугубый соцреализм.

— И Воланд?

— Воланд — это просто идеальный Сталин. Тот Сталин, которого хотел видеть Булгаков.

— А кто, на ваш взгляд, в современной литературе пишет «фэнтези»?

— Ну, Мамлеев, конечно… Должен признаться, что к Мамлееву я отношусь холодно.

— Хорошо. Кто есть сегодня, крoмe вас?

— В русской литературе — Маша Семенова. Блистательный талант. И, конечно, Святослав Логинов, столп, опора. Я имел честь быть его соавтором и многому у него научился. А из того, что переведено на русский, интереснее всего, на мой взгляд, Анджей Саповски. В книгах «фэнтези» читатель попадает в благоприятную среду: добро всегда торжествует, зло повержено, героя не наказывают за превышение необходимой самообороны, если он убьет негодяя. То же в детективе. Детектив пытается выглядеть, как правда.

— А вы и не пытаетесь?

— Нет. Все, что мы рассказываем, есть отражение мира в зеркале духа. Все можно выдумать крoмe психологии. Роберт Шекли говорил, что в писательском труде самое интересное сочинять, создавая некие конструкции. А Борис Стругацкий, которого вы по Ленинграду, конечно, знаете, утверждал: всего увлекательнее привнести в эти выдумки живую, реальную жизнь.

— Кто, кaк вы считаете, прав?

— Шекли. Как биохимик я точно знаю: процесс мышления реален, абсолютно материален, реалистичен. Вы подумали о чем-то, и это существует.

— Сочинение «фэнтези» кaк разновидность наркомании?

— Может быть. Когда я пишу, я просто пребываю ТАМ. И никогда не знаю, чем роман закончится. Представляю лишь, в каком психологическом состоянии останется герой. Каждая книга — это поставленный пeрeд собой вопрос. Вопрос, который превращается в мир.

— Какой вопрос вы ставили в романе «Адамант Хенны», что вышел в «ЭКСМО»?

— Способно ли всеобщее добро иметь кулаки. Куняев об этом уже спрашивал. Куняев утверждал. Спрашивал я.

— Какой вопрос вы зададите в следующей вашей книге, которую пишете?

— Могут ли силы зла своими методами добиться положительного, тo есть доброго, результата. И во что в этом случае превратятся они сами.

— Кроме эльфов, магов, хоббитов вас никто не интересует?

— Обязательно напишу книгу о войне. Это будет повесть. Дело, скорее всего, будет происходить в 1941 году. Бои под Кубинкой. В экстраординарных условиях происходят необъяснимые вещи: практически безоружные ополченцы останавливают танки. Астафьев это объяснил: горами трупов преградили дорогу. Это бытовой уровень. А на уровне духа… Там у меня будет колдун. Он доживет до наших дней. Он хранитель такого… русского меча, который «пробуждается» в особые моменты…

— Какие?

— В битвах на Чудском озере, на Куликовом поле и…

— Под Москвой в 41-м!

— Да.

— А против Наполеона?

— Нет. И в японскую, и в первую мировую войну меч «спит».

— А почему?

— Вот напишу — тогда точно скажу.

— Вы представляете себе своего читателя?

— Мы переписываемся, общаемся. Чаще, разумеется, чeрeз Интернет. В основном это молодые ребята, студенты. Но в последнее время появились люди сорокалетние. И даже сорокапятилетние.

— Может, это все та же молодежь, не сумевшая повзрослеть с годами?

— Среди них есть вполне удачливые и успешные, если вы это имеете в виду.

— Хотели бы вы, чтобы ваш сын читал «фэнтези»?

— Ему пять лет. И пока я ему читаю. И рассказываю свои книги. Он слушает.

— А когда вы ощутили, что к вам пришел успех?

— Успех? Что такое успех?

— В вашем случае — когда издают, читают, берут интервью, платят деньги, в конце концов.

— Мерило успеха — это востребованность. То, что я делаю, нужно какой-то части общества.

— Хорошо. Когда вы поняли, что нужны этой части общества?

— Когда увидел, кaк раскупают мои книги в Доме книги на Невском проспекте. Зимой 1994 года. Но это эмоции, литература сегодня живет в контексте экономической целесообразности.

— Рационализм фантаста?

— Я не фантаст. Фантастика и «фэнтези» — разные вещи. Фантаст ищет на стыке науки и социологии. А автор «фэнтези» — психологии и эстетики.

— Поэтому вы и не согласны вo взгляде на радости писательского труда с фантастом Борисом Стругацким. А как он к вам, кстати, относится?

— Плохо. Борис Натанович, конечно, кaк интеллигентный человек никогда не позволит себе это сказать. Но это так. Он считает меня удачливым ремесленником, который сшибает бабки.

— Вам обидно?

— Мне больно. И жаль, что я не сумел писать так, чтобы в магах и драконах он узнал родное.

— Власть?

— Олицетворение неприродных деструктивных сил.

— Вы от них эмигрировали из Ленинграда в «фэнтези», а потом в Даллас?

— В Далласе мне удобно работать, и я спокоен за своего ребенка.

— Практичный вы, однако, человек.

— Я расслабляюсь, когда пишу.