- Дерьмо ты, оказывается, -- повторила Далька.

Я ничего не ответил. За дюнами солнце медленно опускалось к горизонту, море потемнело, вдали, за линией рифов, уже заблестели огоньки китовых вожаков. Сегодня их ночь, мерцанием они приманивают самок, зовут предаться любви...

- Меня аж передергивает, как подумаю, что... что с тобой спала, -- услыхал я. Холоду в Далькином голосе хватило бы на плавучий рыбзавод средних размеров. -- Жополиз имперский. Срань помоечная. Как тебя отец из дома-то не выгнал...

Защуршал песок и я невольно напрягся -- Далька отличалась темепраментом, чего доброго, пнет в висок, с нее станется.

Взвизгнула яростно вздернутая "молния". Далька лихорадочно одевалась, бормоча вполголоса такие слова, что ее мама, наша, между прочим, учительница русского и литературы, точно упала бы в обморок.

- Предатель, -- припечатала она напоследок.

Я молчал. Не поворачивал головы, смотрел на море.

Далеко-далеко, на самом пределе доступного взору, громадный кит выметнул из воды стотридцатитонное тело, развернул светящиеся плавники, описал плавную дугу, плюхнулся обратно, подняв облако пылающих искр. Красиво, черт побери. Когда еще доведется такое увидеть?..

За спиной в отдалении взвыли турбины далькиного вертолета. Казалось, даже машина сыпет в мой адрес ругательствами.

Пусть. Теперь уже все равно ничего не изменишь. Бумаги поданы и подписаны, аванс получен. И даже одежда, небрежно брошенная рядом прямо на песке -- не обычные разноцветные шорты с футболкой. Пятнистый комбинезон имперского десанта. С серебристым черепом на фоне черного щита, красующимся на левом рукаве.

Отступать некуда, позади Москва. Хотя, конечно, с потерей Москвы не потеряна Россия, как сказал когда-то светлейший князь Смоленский Михаил Илларионович Кутузов...

Киты в море резвились все вольней, темные волны почти что пылали, освещенные их телами. Ночь любви...

Интересно, а на что рассчитывал я, когда звал Дальку на наш остров? Повалять девчонку на песке -- так сказать, на прощание? Неужто я думал, что она меня поймет? Что скажет -- молодец, так и надо было?..

Нет, конечно. Никогда бы Далька такого не сказала. Даже под пытками. Нечего и надеяться. В ее глазах -- и не только в ее -- ныне, присно, и вовек веков я -- гнусный предатель, имперский... гм, блюдлиз. Конечно, отцу никто не дерзнет бросить такого в лицо. Дуэли не миновать, а с отцом до сих пор на рапирах никто не сравнится. Кумушки, конечно, не упустят случая пошипеть, но...

Солнце коснулось моря нижним краем диска, алые сполохи ползли вдоль вовеки недоступной черты, за которой, как я верил мальчишкой, у Солнца есть настоящий дом и жена, ждущая его каждый день с многотрудной работы.

Однако пора. Далька улетела. Теперь тут только и осталось, что наблюдать издалека за китовыми любовными играми, коль скоро уж со своими ничего не получилось.

Я встал, подобрал комбинезон и ботинки. Ничего не скажешь, ботинки отличные. Вроде как ничего не весят, а в драке зафигачишь -- так мало не покажется. И не жмут нигде, и нога в них никогда не потеет, и не промокают они, и в огне не горят, и по любой кислоте идти в них можно. Славные ботинки. Немцы делают, на Новой Баварии, а уж в чем-чем, а в солдатской снаряге швабы толк знают.

Мой вертолет стоял, странно окривев и завалившись на левый бок. Я вгляделся и присвистнул. Шина прорезана -- не иначе, Далька постаралась. На прощание, так сказать. Ну ничего, шина -- не главная турбина, дотянем и сядем...

Завтра, с зарей, мне полагалось быть на сборном пункте. Машину оставлю в столице, кто-нибудь, отец или братья пригонят ее обратно. МНе вертолет больше не понадобится. Как и ничто другое с гражданки. Пройдет совсем немного времени и эта жизнь покажется мне раем. На меня станет орать идиот-сержант, заставляя драить нужники зубной щеткой, или отрабатывать ружейные приемы в три часа ночи, или полировать парадные сапоги до абсолютного блеска, проверяя люминометром их отражающую способность; болван-лейтетант, желая выслужиться, на маневрах погонит нас в полное змей и прочих гадов болото, да притом еще подставит под огонь собственной артиллерии (как всем известно, на учениях в Империи используют настоящие снаряды и патроны -- кому не повезло, тому не повезло. Родные получат компенсацию). Я буду задыхаться в дурно пригнанном противогазе, блевать от тряски в железном брюхе десантного транспорта, высаживаться в охваченных мятежом городах, чтобы пройти их из конца в конец, оставляя за собой только трупы и пожары -- для вящей острастки.

Я буду носить на рукаве эмблему Третьей Десантной Дивизии "Totenkopf", "Мертвая Голова". Серебрянный череп на черном геральдическом щите. И еще -- "Gott mit uns" на бляхе парадного ремня. Так надо. На этом стоит Империя, которой я отныне служу. А Далька... что ж Далька. Каждый выбирает, всякий день, всякий миг. Она тоже выбрала.

Двигатели я запускал с некоей опаской. Если разгневанная Далька успела походя шину пропороть, так могла и булыжник в турбозаборник метнуть.

Тем не менее все прошло благополучно. Я поднял машину в воздух, сделал прощальный круг над осторовком, над лагуной, над резвящейся и впускающей разноцветные светящеся фонтаны китовьей вольницей, и взял курс на Новый Севастополь.

В город я прилетел, когда уже совсем стемнело. Вода в Северной Бухте мягко светилась голубоватым, верный признак, что в гавань опять зашел косяк радужной морской форели. С земным прародителем у нее общим осталось разве что только название. Мигали огоньки на мачтах, алые, золотистые, изумрудные, плясали ослепительные миражи над веселым кварталом, солидно и ровно горели вывески больших универсальных магазинов. Чуть восточнее, в районе батареи номер тридцать, которую имперцы отчего-то называли "форт Максим Горький" (и чего они в нем нашли? тоска смертная, я его читать даже под угрозой пары не мог) вовсю полыхал фейерверк -- наверное, у кого-то свадьба или день рождения. Я подумал, что в свое время мечтал устроить такой вот фейерверк для Дальки... и сцепил зубы. Ни к чему сейчас вспоминать все это.

В вертолете я переоделся. Замасленный комбинезон, старые сандалии - разгуливать в имперском камуфляже по ночному Севастополю небезопасно, несмотря на все усилия коменданта и патрулей.

Машину я посадил на общественной площадке. Отец держал для нас ангар, но сейчас я и помыслить не мог посмотреть в глаза техников. Дражен не то что руки не подаст, а точно попытается голову оторвать. Сергей, Зденек, Мирчо -- туда же. Лучше там даже и не возникать.

Вертолет застыл, накренившись. Придется всю колесную пару менять. Барабан я точно изуродовал.

Пожилой механик с тремя золотыми шевронами -- тридцать лет стажа -- угрюмо принял от меня ключи, дал расписаться в ведомости. На меня он почему-то старался не смотреть. Неужели тоже знает?..

Торопливо расплатившись, я поспешил убраться вовсояси.

У меня оставалась одна ночь. Поледняя ночь свободы. Можно было направиться в веселый квартал, отвести душу в виртуалке, или же, махнув рукой на порядочность, по обычаю всех уходящих на войну (а какая-нибудь война у нас всегда сыщется) забыться в оплаченных женских объятиях.

Размышляя так, я добрел до стоянки такси. Бежевые машины с шашечками -- в силу давней-предавней традиции. Их было мало, народ на Новом Крыму в большинстве своем добропорядочный и основательный, спешки с суетой не любящий, и вовсе не расположенный куда-то там тащиться на ночь глядя. ЧТобы дела делать, как известно, день есть.

-- Куда поедем, приятель? -- окликнул меня шофер.

Я помотал головой и ускорил шаги. Мне некуда ехать в этом городе. Ни в пивные, ни в бары, ни в бордели, ни в виртуалку. И потому я сейчас, таща за собой тюк с имперской формой, быстро, не теряя ни минуты, скорым спортивным шагом двинусь на вербовочный пункт. Ни к чему эти последние часы свободы. Не "они" говорят мне, когда прийти. Я сам выбираю свое время.

...От аэроплощадок до сборного пункта было почти три часа ходьбы, но я даже не заметил расстояния. Признаться, я тогда вообще мало что замечал вокруг себя. Видел только лица. Мама, отец, дед, бабушка... Далька... братья, сестры... Я был старшим, неделимый майорат перешел бы после отца ко мне -- теперь им распоряжатся станет Георгий, второй по старшинству после меня. Наверное, это правильно. Брат всегда любил заниматься "делами", то есть хозяйством на мореплантациях и рыбзаводах. Нетто- и брутто-тонны для него звучали как музыка, а повышение на один процент выживаемости молоди деликатесных донных ползунов приводило в прямо-таки оргиастический восторг. Так что отец, конечно, был прав. Семье так будет лучше. Намного лучше.

Вербовочный пункт располагался, само собой, в самом центре Нового Севастополя. Прямо через площадь от городской думы и канцелярии городского головы. Раньше там была старая больница, самая первая, вообще построенная на Новом Крыму. Имперцы больницу взорвали, построили вместо нее за городом громадный госпитальный комплекс, а на площади появился "Штаб гарнизона Вооруженных Сил Империи, планета Новый Крым". На фронтоне раскинул крылья хищный одноглавый орел, сидящий на римском лавровом венке, внутри которого вставало солнце. Само здание имперцы отгрохали из монументального красноватого гранита, на отполированных поверхностях сверкали блики покачивающихся на ветру оранжевых фонарей. Вперед выпирали мощные контрфорсы, узкие окна, словно бойницы, подозрительно косились на окружающие дома, далеко не столь же ухоженные, чистые и отполированные.

Напротив, через площадь, наискось от кафедрального собора святого благоверного князя Александра Невского стояло здание городских думы и управы. С двуглавым орлом на фронтоне и бело-сине-красным триколором. На груди орла -- щит со вставшим на дыбы медведем. А на крыльях -- гербы поменьше: Георгий-победоносец со змеем, "Пагоня" Руси Белой и трезубец-сокол Рюриковичей -- от Руси Малой.

Я привычно перекрестился на кресты собора и поскорее отвел взгляд.

Вокруг имперского штаба день и ночь вышагивали патрули -- просто так, для порядка. Вздохнув, я двинул прямиком ко входу -- двери в два человеческих роста, резной дуб, начищенная бронза; хоть сейчас в музей.

Как известно, Империя там, где ее армия. Следовательно, там, где не ветру трепещет имперский штандарт с угрюмым орлом, непременна должна стоять лагерем и пехота означенной империи. Старая как мир истина.

У нас на Новом Крыму народу не так уж много, и у нас оставили не корпус, не дивизию и даже не полк. Всего-навсего отдельный десантно-штурмовой ударный батальон "Танненберг" в составе той самой Третьей Десантной Дивизии "Мёртвая голова", в которой, собственно говоря, мне и предстоит служить.

И, между прочим, помимо всего прочего, батальон "Танненберг" слыл большими специалистами по контрпартизанской борьбе.

А ещё, само собой, у нас открыли вербовочный пункт. Тоже старая как сама идея империй истина - новых солдат следует искать в том числе и там, где теряешь старых.

Вербовщики по-первости устроились отдельно от штаба, в уютном особнячке. Особнячок этот по первости регулярно забрасывали презеревативами с краской - здоровенный штурмовик в бронежилете и с "Манлихером" поперек широченной груди только ухмылялся, ловко уворачиваясь от летящих в него разноцветных снарядов. Выкрики толпы, похоже, нимало его не трогали.

Потом нашим надоело кидаться. У всех мало-помалу нашлись другие дела - Империи тоже требовалось пить-есть, желательно повкуснее, и цена на нашу рыбу, крабов, осьмоногов, кальмаров и ползунов медленно, но верно поползли вверх. Империя платила исправно.

А вербовочный пункт продолжал тихо-мирно себе существовать, никому, собственно говоря, не мешая. Империя не вводила всеобщей воинской повинности, ей - удивительное дело - якобы хватало добровольцев. Разумеется, с других планет.

Потом имперцы выстроили этот штаб, куда переехали и вербовщики. А еще потом настал день, когда к этим дубовым с бронзой дверям подошел и я.

...Внутренние стеклянные створки разъехались, пропуская меня за КПП. Давным-давно уже не стоит здесь на посту штурмовик. Пост упразднили за ненадобностью. Ввели круглосуточные патрули. Правда, патрули эти, насколько я мог понять, в основном занимались проверкой увольнительных у имперских солдат, чем как-то следили за нами, новокрымчанами.

Внутри было пусто и прохладно. Как и положено, красовался на стене Орел-с-Венком-и-Солнцем; а между окон, над чистыми столами - нет, никаких кричащих плакатов, никаких "взвейтесь!" да "развейтесь!" - только голографии: военная техника, танки, корабли, штурмовики, бомбардировщики. Не на параде, отнюдь. В бою. Некотрые так и вовсе даже подбитые.

...Танки, завалившиеся в кюветы, расплескавшие вокруг себя землю штурмовики... правда, их неизбежно окружала (и в гораздо большем числе) сожженная техника врага.

Один снимок так и назывался: "Погибаю, но не сдаюсь!". Подпись, словно нарочно, сделана была на русском, а не на общеимперском, в основе которого, как известно, лежали английский и немецкий языки.

Тяжелый "PzKw-VII" застыл, высоко задрав хобот пушки. В броневых плитах я насчитал двенадцать сквозных пробоин, машину расстреливали чуть ли не в упор, когда не осталось даже и следа от силового щита и активной защиты. Гусеницы исчезли, сметённые взрывами, опорные катки сорвало с осей и разбросало по сторонам, борта покрыты жирной копотью. Несмотря на это, панцеркампфваген так и не взорвался. А вокруг него, чуть впереди и дальше, застыло не меньше двух десятков чужих машин - разорванных чуть ли не напополам прямыми попаданиями шестидюймовых оперенных снарядов и ракет "королевского тигра".

Снимок был хорош. Даже в гибели "тигр" казался величественным и грозным. И невольно думалось - что если погибать, то именно так, за рычагами боевой машины, когда вокруг догорают остатки чужих.

Вербовщики поворачивали дело так, словно они даже и не лгут. Да, у нас погибают. Но смотрите все, как у нас погибают!.. Достойный мужчины, воина финал. Ты сделал всё, что мог и даже больше. Кто сможет - пусть сделает лучше.

...И, наверное, такая смерть - лучше, чем от Альцхеймера.

За большим серым столом, под портретом Его Императорского Величества кайзера Вильгельма III-го сидела девушка в форме - блондинка, "блитцметал", черный парадный мундир с серебрянным аксельбантом, широкие серебристые же погоны, три звездочки - девушка пребывала в чине ротмистра. Между прочим, сей младший офицерский чин десантных войск приравнивался к штурм-капитану обычной пехоты или даже танкистов, так что...

На левой стороне мундира девушки тянулся двойной ряд орденских колодок. Как говорится, весь набор. "За пролитие крови" и "За отвагу", "Мужество и честь" третьей степени, так, так... а вот это уже интереснее.

"За взятие Утрехта" - значит, наша "блитцметал" была там, подавляла самый крупный за все время существования Империи военный мятеж, относительно хорошо, со шведской основательностью, организованный и подготовленный.

Говорят, на месте Утрехта не осталось даже руин. Говорят также, что "Танненберг" не взял тогда ни одного пленного. А что случилось с тамощними - нет, даже не с мятежниками, а с со всеми остальными, кто прятался по подвалам, в ужасе ожидая, чем же все это закончится - что случилось с тамошними жителями, до сих пор в точности никто не знает.

Слыхал я, что их продали в рабоство Чужим.

Только тут я поймал себя на мысли, что во всех деталях рассмотрел все регалии dame (Dame - госпожа (общеимперский). Мн.ч. - damen. - в оригинале это сноска - прим. Дракона) ротмистра, погоны, нашивки и прочее - но мне и в голову не пришло взглянуть ей в глаза. Прикинуть хотя бы, хорошенькая или нет. Черт возьми, мне даже было все равно, какие у нее ноги!.. Словно вовсе и не женщина передо мной оказалась, а так, манекен из витрины ателье военного платья "Венок и Солнце".

- Чем могу служить, гражданин? - услыхал я сдержанно-холодный голос.

Гражданин. Ну да, Новый Крым уже лет десять как заслужил право на имперское гражданство. Потому что уже давным-давно у нас не было никаких беспорядков. Да, имели порой место несчастные случаи с патрулями... но это ж, как говорится, единичные примеры, исключения, подтверждающие правило. И далеко, далеко не все планеты в ближайших и дальних окрестностях пользовались этой привилегией. На Бете Ворона до сих пор осадное положение, на Сигме Колесницы только-только режим смягчили до "частичного поражения в правах". Оттуда тоже возьмут в армию... но, говорят, такие ребята долго не проживут. Попадают почему-то в самые горячие места. Зато уж те, кто себя показал - они да, они карьеру сделают.

- Желаю... э-э-э... добровольно выражаю желание вступить... э... в ряды доблестных имперских вооруженных сил, - стараясь, чтобы это прозвучало бы не слишком по-идиотски, сказал я.

Глаза госпожи ротмистра я разглядел только сейчас. Красивые глаза. Большие, серые, правда, чуть холодноватые. Больше, чем у Дальки.

Госпожа ротмистр чуть склонила голову набок, молча и с удивлением меня рассматривая. С брезгливым таким изумлением, словно я произнес в ее дамском присутствии совершенно непозволительные слова. Не знаю, что уж она там себе подумала - но из-за стола она соизволила встать, подошла ко мне вплотную, пристально взглянула на меня снизу вверх - очень так хорошо снизу вверх, но при том я ни секунду не сомневался, что меня, если надо, в момент завяжут тройным морским скользящим, причем я даже пикнуть не успею.

Не самая приятная уверенность, можете мне поверить.

- А почему бы тебе не пойти и просто утопиться в вашем замечательном море, гражданин? - вдруг спокойно сказала она. - Ты сберег бы имперской казне немало марок, гражданин.

Признаюсь честно, от таких её слов я, как бы это выразиться, обалдел. Не нашелся даже, что сказать. Хлопал глазами, словно рыба-весталка и молчал.

Госпожа ротмистр обошла меня кругом, при этом лицо её выражало такое презрение, словно перед ней оказалась целая куча, пардон, китового дерьма, ну, песчано-мелководного, как все понимают. Земноводного, то есть.

- Ходят тут всякие, - тоном заправской торговки с нашего Привоза сообщила мне госпожа ротмистр. Точнее, не мне, а раскорячившему крылья на стене Орлу-с-Венком-и-Солнцем. - Ни мозгов, ни характера, ни, на худой конец, просто мускулатуры! А имперский паёк все хотят. И что у меня за работа - с такими исключительными ослами дело иметь?..

Наверное, после этих слов ожидалось, что я от стыда мои бедные уши покраснеют, почернеют, засохнут, свернутся в трубочки, отвалятся и улетят по ветру, а сам я елико возможно быстро очищу помещение, закрыв за собой дверь с той стороны.

Однако я никуда не уходил. Глазами хлопал, что правда, то правда, краснел - тоже верно, но всё-таки не уходил.

Ротимистр выждала, наверное, целых две или три минуты. Потом раздраженно, с грохотом выдернула ящик, с отвращением швырнула на стол красную, белую и желтую формы.

- Заполняй, - процедила она сквозь зубы. - Заполняй, а я стану рассказывать, что тебя ждёт, гражданин. Как-никак, мне за это Империя деньги платит.

Я принялся за дело, а госпожа ротмистр стала мерять комнату шагами, методичным неживым голосом повествуя об ужасах, что ждут меня, окажись я настолько глуп, что-таки решусь пойти на службу Его Императорского Величества. Можно было подумать, что бедняжке приходится повторять это по двадцать раз на дню, хотя я точно знал, что за все годы с Нового Крыма завербовалось всего пять человек.

Я становился шестым.

Впору вешать голографическое фото на доску почётных граждан.

===

Тренировочный лагерь "Танненберга" расположился на самом северном и самом большом из наших островов. Когда Новый Крым только заселялся, остров в шутку назвали "Сибирью", и нелепое имя приклеилось, да так, что и не отодрать. Мало кто вспоминал, что официально остров прозывался "Островом Адмирала Нахимова", причем на имперских картах указывалось именно это название, а на наших, местных, изданных на Новом Крыму, поперек всего зелено-коричнего изогнувшегося дракона тянулось: "Сибирь".

Сибирь заселена была совсем слабо. Несколько крошечных городков, наверное, с тысячу ферместв. Единственная на Новом Крыму горная цепь, вытянувшаяся вдоль северного побережья. Немного леса, я имею в виду обычного леса, а не тропических джунглей, заполнявших, к примеру, место Нового Севастополя, когда пионеры только ступили на планету. "Танненберг" держал одну роту в столице Нового Крыма, вторая и третья роты, разделенные на взводы и отделения, базировались по всей планете, во всех сколько-нибудь значимых пунктах. Плюс к тому четвертая рота, учебная, как раз и стояла в сибирском тренировочном лагере. Имперцы не делали секрета из своего расположения, какждый мальчишка знал, сколько их и где они.

Было в этой открытости что-то сугубо неправильное. Не так должны вести себя завоеватели на покоренной планете. Другое дело, что планете, похоже, не так уж и хотелось освободиться.

Меня могли облить презрением за намерение поступить на имперскую службу, но самим застрелить, к примеру, патрульного -- это, само собой, было выше "их" сил.

Из Нового Севастополя меня увозили на вертолете. Я был единственным рекрутом на борту. Напротив сидел мрачнейшего вида верзила с нашивками старшего сержанта. В имперской армии это -- очень много, почти что офицерский чин.

Верзилу звали Клаус Мария Пферцегентакль, и ему предстояло сформировать четвертый учебный взвод "Танненберга". Остальных рекрутов должен был доставить "Маргроу", старый штурм-транспорт, ныне таскавший пушечное мясо Империи с планеты на планету.

Откуда я об этос узнал? К моему полному удивлению, сержант Пфер... выложил мне все это, едва вертолет оторвался от земли, тем же мрачным, лишенным выражения голосом, которым он зачитывал мне правила безопасности полетов.

Рекруты пошли полное дерьмо,гудел он, глядя куда-то поверх моей головы. Никуда не годятся, даже на мишени. Дохнут, как мухи. С ними ничего даже не успеваешь сделать. Их даже нет смысла наказывать -- вешаются, топятся, бросаются на колючую проволоку, которая, само собой, под током. А потом ему, честному сержанту Пферц... приходится соскребать с асфальта их дерьмовые кишки и прочую требуху, потому что все остальные рекруты тут же зеленеют, блюют и отделениями падают в обморок, словно монахини при виде голого мужчины. И никаким силами, ни стеком, ни плетью, ни даже пожарным гидрантом их невозможно привести в чувство.

Короче, все было отвратительно. До чего ж надо дойти, чтобы гонять вертолет за одним-единственным рекрутом, да еще вдобавок с этой самой планеты, где нет ничего, кроме воды, да уродских китов, от которых его, честного сержанта Империи, уже тошнит.

Я молчал. Рекруту, еще даже не рядовому, не полагается заговаривать с господином сержантом. Сидел, выкатив глаза, как велит устав, и молчал. Слушал.

Получалось, что я влип. У рекрута не было никаких прав. Его можно убить на учениях, и никто не понесет наказания. "Несчастный случай в обстановке повышенного риска". Его можно заставить выполнять сколь угодно глупую команду, и он не сможет пожаловаться вышестоящему командиру. "Приказы не обсуждаются, они выполняются".

Наверное, господин сержант ожидал ужаса в моих глазах. Наверное, он ожидал, что я расплачусь и буду умолять его порвать контракт -- голубой конверт с имперским орлом, где лежали все мои бумаги, господин сержант нарочито держал на виду. Наверное,это была последняя возможность избегнуть службы -- отец говорил мне, такое случалось. Несостовшемуся рекруту предлагалось только оплатить расход горючего для вертолета.

Однако я молчал. Не открывал рта. Даже для положенного уставом "Осмелюсь обратиться, господин старший сержант?".

И настал момент, когда господин Клаус Мария Как-его-там выдохся. Устал перечислять беды и напасти, долженствующие обрушиться на мою бедную голову. Замер, словно даже в некотором недоумении. Побарабанил пальцами по жесткому сидению. Подкрутил усы. Прокашлялся.

Я молчал. Рекруту не полагается открывать рта.

Старший сержант Пферц... усмехнулся и полез в карман маскировочной куртки за сигарой. Аккуратно срезал кончик, щелкнул зажигаллкой, раскурил, выдохнул дым -- разумеется, прямо мне в лицо. Движения у него были подчеркнуто отточенные, словно раскуривание сигары входило в список обязательных строевых приемов.

-- Разрешаю обратиться, рекрут, -- процедил наконец господин старший сержант, окутываясь сизым сигарным дымом.

-- Осмелюсь доложить, господин старший сержант, не могу знать, о чем обращаться! -- елико возможно выпучив глаза, отбарабанил я.

-- Не можешь знать, швабра крымская, -- передразнил меня сержант. -- Ну раз так, то я тебя спрошу. Как будущий твой сержант-наставник. Зачем ты пошел на имперскую службу, рекрут? Я смотел твое досье. Из богатой семьи. Твой папочка мог отвавать тебе на карманные расходы больше денег, чем я получу денежного довольствия за год. Свобода. Красивые девчонки. Незамутненное будущее. Старший наследник. А ты идешь и записываешься в солдаты. Можешь не сомневаться, шкуру с тебя спустят, и не раз. Так на кой тебе это дьявол, рекрут?

Для меня это вопрос не праздный. Может быть, нам с тобой придется идти в бой, рекрут. Прикрывать друг другу спину. И я, знаешь ли, не желаю, чтобы мою спину продырявил бы какой-ниудь паршивый инсургентишка, продырявил бы только потому, что такой вот рекрут, как ты, валялся бы без чувств от страха и с полными штанами дерьма. Вопрос понятен, рекрут? Отвечай!

Теперь отмолчаться я уже не мог.

-- Разрешите отвечать, господин старший сержант-наставник?

-- О господи, тупица крымская! Я тебе это приказал уже! Говори давай!

-- Осмелюсь доложить, господин старший сержант, желаю служить Империи. Испытываю влечение к военной службе. Мечтаю получить офицерский ранг. Ведь Империя не делает различий в крови и рождении.

-- Прям как по уставу шпаришь, -- очередной клуб сигарного дыма. -- Оставь это дерьмо девочкам-вербовщицам. Им паек отработать сложно. Вот и готовы слушать всякий бред. Только я, Клаус Мария Пферцегентакль, не из таковских. Я твоего брата рекрута повидал столько, сколько тебе за всю жизнь не увидеть. И могу сказать, где чушь собачья, а где настоящие слова. Ну, давай, рекрут, колись. Говорю тебе, мне моя спина дорога. Не желаю подставлять ее под пули из-за чьей-то там глупости, трусости или измены. Говори правду, рекрут. Что тебя сюда понесло?

-- Осмелюсь доложить, господин сержант-наставник, не имею чести быть старшим наследником, -- отрапортовал я. - Мой уважаемый отец счел за лучшее поставить во главе семейных предприятий моего второго брата.

-- Гм... -- прищурился сержант. -- Уже теплее, рекрут. Уже лучше. Это мы проверим, не сомневайся, так что лучше тебе не врать. Перевод, разумеется, легально зафиксирован в Деловой Палате, должным образом оформлен в присутствии необходимых свидетелей и все такое прочее?

-- Так точно, господин сержант-наставник!

-- А почему же твой почтенный батюшка такое учинил? Оставил старшего сына без гроша в кармане? Ты что, пил? Или в карты играл? Или за девками гонялся?..

-- НИкак нет, господин сержант-наставник!

-- Тогда что же?

-- Мой брат отличается большими способностями к ведению дел, господин сержант-наставник. Мне это скучно, господин сержант-наставник. Я не смог бы управлять семейной собственностью на должном уровне, господин сержант-наставник. А у меня много братьев и сестер, господин сержант-наставник, девочкам нужно приданное, мальчишек надо определить в хороший университет...

-- Во-во, -- проворчал сержант. -- В хороший университет... боатые, все вы одним миром мазаны. Спасибо его императорскому величеству, у меня о подобном голова не болит. Выслужил имперскую стипендию своим отпрыскам. Ладно, рекрут, будем считать, ты мне ответил. Когда рекруту некуда возвращаться, это хорошо. А что хорошо для "Танненберга", хорошо и для меня. Отбой, рекрут. Можешь сесть вольно. Скоро на месте будем.

... Не знаю, поверил он мне или нет, но расспросы сержант прекратил. И молча курил, сигару за сигарой, все то время, пока вертолет молол винтами воздух, направляясь к тренировочному лагерю "Сибирь".

-- Раз-и-два-и-три-и-четрые, ногу ровней! шаг тверже! Зборовски, плечи! Ригланд, осанка! Келхау, брюхо втяни! Келхау, тебе говорю, втяни, урод, пока не схлопотал!.. Раз-и-два-и-три-и-четрые, четче шаг! На пле-чо!.. Отставить!.. стадо беременных макак, а не рекруты. Разве так выполняется команда "на плечо!" в движении?.. Раздвакряк, как, согласно уставу, должна выполняться вышесказанная команда?

-- Осмелюсь доложить, господин сержант-наставник, моя фамилия Росдвокрак, господин сержант-наставник!

-- А-а-аставить! Рекрут Раздвакряк, если я сказал, что твоя сраная фамилия, котоую только на туалетой бумаге и печатать, Раздвакряк, значит, так оно и есть! Два наряда вне очереди. Чистить очко. Что молчишь, рекрут?.. Забыл, как отвечать в таких случаях? Еще нарядов подкинуть, память твою оживить?..

-- Виноват, господин сержант-наставник, есть два наряда вне...

-- Три. За непонятливость.

-- Есть, господин сержант-наставник, три наряда вне очереди...

-- Уже лучше. Ну, так что у нас там насчет команды "На плечо", Раздвакряк?

-- Э-э-э... осмелюсь доложить, господин сержант-наставник, команда "на плечо!" в движении выполняется в три приема. Прием первый...

Я повалился на койку. Мутило невыносимо, голова кружилась, и казалось -- подняться на ноги я не смогу уже никогда. Вот уж не думал, что окажусь таким слабаком. Всегда тренировался, всегда считал, что уж имперские нормативы выполню с легкостью -- они ведь должны были быть рассчитаны на совсем ни к чему не готовых новобранцев, которые в жизни своей ничего тяжелее вилки в руках не держали.

Куда там. Похоже, нормативы специально сделали невыполнимыми. Ну скажите мне, кто способен с ходу отжаться от пола сто раз, или подтянуться на турнике пятьдесят раз?..

Но телесные боль и немочь -- это ерунда. Пока ты веришь в свое дело -- остальное просто угасает.

===

...Скоро я начал привыкать. Человек привыкает ко всему, особенно если ему некуда возвращаться. Мне было некуда. Само собой, я не получал никаких писем. Друзья отвернулись, Далька... само собой. Я не ходил в увольнительные. По воскресеньям добровольно вызвался на дополнительные занятия рукопашным боем -- у того самого господина сержант-наставника Клауса Марии Пферцгентакля. Остальные рекруты наслаждались воскресной свободой, или, во всяком случае, ее иллюзией. Вокруг тренировочной базы возник небольшой военный городок, где можно было найти все те нехитрые удовльствия, что Империя считала допустимыми для своих солдат. Разумеется, все виды виртуальных развлечений, старое доброе казино и, конечно же, ну, конечно же -- девочки. С чувством известной гордости я узнал, что шлюх сюда пришлось завозить с других, куда более бедных планет. Ни одна уроженка Нового Крыма не соблазнилась длинной имперской маркой. Что, конечно, делало нам честь...

Девушек было много и на все вкусы. Высокие и низкие, стройные и "приятной полноты", молчуньи и хохотушки, блондинки, брюнетки, шатенки и рыжие; говорили, даже есть пара лысых, на особо утонченных любителей. Самое смешное, что от солдат девушки не получали ничего -- только расписку "об оказании услуг", каковая расписка впоследстии предоставлялась в канцелярию базы для получения "соответствующего вознаграждения согласно действующему законодательству". Что, в свою очередь, не позволяло "подружкам" уклоняться от уплаты подоходного налога (хоть и срезанного втрое по сравнению с остальными гражданами Империи).

Я к "феечкам", само собой, не заглядывал. И после пятого подряд воскресенья, проведенного в казарме и спортивном зале, получил приказ явиться к политпсихологу нашей роты. Капитану фон Штульце. Dame капитану.

Был понедельник -- как известно, день тяжелый. Я проверил, достаточно ли надраены ботинки и пуговицы, кокарда на берете, пряжка на ремне и пошел являться. Ничего хорошего, само собой, я от вызова к начальству не ждал, но с другой стороны -- ко мне не так и просто подкопаться. Взысканий у меня нет, даже две благодарности за отличия в строевой и физической подготовке. Дисциплину не нарушаю. С сержант-наставником господином Клаусом Марией Пферц... не спорю, в отличие от рекрута Роздвокрака, не забывающего всякий раз напомнить господину сержант-наставнику, что его фамилия никак не Раздвакряк, и потому непрерывно чистящему "очки" в туалете.

Бояться мне нечего.

Тем не менее предчувствия у меня были самые дурные.

Я постучался в дверь -- по уставу, три стука умеренной силы, не больше, услышал уставное же "Входите!" и открыл дверь.

Dame капитан была воистину бой-бабой. С нее запросто можно было б ваять Валькирию для нового Имперского Театра имени Рихарда Вагнера. Высокая и широкоплечая, с монументальным, точно и впрямь из мрамора вырезанным лицом. Красивым, геометрически правильным лицом. В идеально пригнанном мундире с рядом орденских колодочек, причем не за выслугу лет, а так называемые "боевые", которые можно заслужить, только побывав под огнем. И я уже успел узнать, что такие колодочки по блату не заработаешь, будь ты любовницей хоть самого государя императора.

-- Госпожа капитан, по вашему приказанию рекрут...

-- Отставить! -- скомандовала dame голосом, каким только возглашать наступление Рагнарека. -- Вольно, рекрут. Можешь сесть. Хотя вызов я тебе отправила по всей форме, разговор у нас неофициальный. Пока.

Я сел на краешек жесткого стула, всем видом своим изображая полную и абсолютную готовность. Неважно к чему.

-- С тобой все в порядке, рекрут? -- вперив в меня взгляд истинно арийских серо-голубых глаз, осведомилась валькирия. -- Как идет служба?

Мой стандартно-уставной рапорт о том, что служба идет хорошо, жалоб у меня нет и я всем доволен, госпожа капитан прервала небрежным взмахом руки.

-- Отставить, рекрут. Что у тебя за первый месяц службы ни одного взыскания и уже две благодарности, я знаю. У меня к тебе вопрос как у политпсихолога, офицера, лично ответственного за морально-психологическое состояние личного состава. Почему не ходишь к девочкам, рекрут? Почему отказываешься от положенных уставом увольнительных? Это необычно, рекрут, и это меня тревожит. Вижу, ты удивлен. Ладно. Поскольку ты парень явно неглупый, скажу тебе вот что. Исследования императорских военных психологов показали неопровержимую отрицательную зависимость всех показателей солдата от его, солдата, физиологической удовлетворенности. Выражусь проще, рекрут -- солдат, не трахающий девок -- плохой солдат. Солдат с проблемами. Солдат, у которого возрастает психофизическое напряжение. Которое затем приведет к срыву. А нам, "Танненбергу", этого не надо. Я посмотрела твои анкеты, рекрут -- ты охарактеризовал себя как гетеросексуального индивида, имеющего стандартные гендерные предпочтения. Тебе, согласно твои же словам, не нужны ни малолетни, ни старушки, ни мальчики. Так в чем проблема, рекрут? Я решительно не желаю, чтобы в один прекрасный день у тебя зашли бы шарики за ролики, и на практических стрельбах ты бы открыл огонь по своим товарищам. Все понятно, рекрут? Жду ответа. И не вздумай ссылаться на то, что, мол, это твое личное дело. В батальоне Танненберг у рекрутов личных дел нет и быть не может. Вот дослужишься хотя бы до фельдфебеля, тогда и личные дела появятся. А пока -- отвечай!

Я сидел, словно проглотив аршин и, согласно уставу, ел глазами начальство.

-- Осмелюсь доложить, госпожа капитан, у меня была девушка, на гражданке.

-- Знаю, -- dame капитан не сводила с меня пристального взгляда. -- Далия Дзамайте. Криминальный файл чист. Политически неблагонадежна, но в специальном надзоре не нуждается. Не выпучивай глаза, рекрут, ты отлично знаешь, что такую категорию имеют все граждане Империи новокрымского происхождения за исключением тех, кто делом доказал свою преданность трону и его величеству. Ну, так и что?

-- Осмелюсь доложить, господин капитан, мы поссорились. Но я не хочу изменять ей со... случайными знакомыми. Я надеюсь добиться примирения.

-- Ага, -- теперь уже госпожа капитан не то что "ела", а прямо-таки грызла меня глазами. -- Желаю добиться примирения. И ты считаешь, что нормальная для всякого мужчины твоих лет полигамия не даст тебе это сделать?

-- Так точно, госпожа капитан! -- отчеканил я.

-- Это вытекает из твоих религиозных предпочтений? -- осведомилась она. -- Я не нашла в православии ничего специально осуждаюшего "блуд", я имею в виду - нечто отличное от других конфессий.

-- Никак нет, госпожа капитан! -- гаркнул я, являя прямо-таки чудеса усердия в точном и скрупулезнейшем следовании уставам. -- Это вытекает из моего воспитания, госпожа капитан, так считают мои родители... Пока ты еще надеешься помириться с... ты не должен... ну, вы понимаете.

-- Я понимаю, -- холодно кивнула она. -- Ну так вот, рекрут, должна тебе сказать -- мне это совершенно не нравится. Я не собираюсь ждать, когда у тебя семенная жидкость из ушей потечет и ты окончательно взбесишься от воздержания. Необходимость твоего полноценного функционирования как боевой единицы в составе "Танненберга" требует уравновешенного психофизического состояния, каковое без регулярной и упорядоченной половой жизни достичь невозможно. Таковы официальные взгляды Академии Военной Психологии и я намерена точно следовать изданным ею методичкам. Одним словом, чтобы в следующий понедельник в бухгалтерию поступил листок учета соответствующих услуг за твоей подписью. Не поступит - пеняй на себя. Все ясно, рекрут? Ты наш принцип знаешь -- "не можешь -- научим, не хочешь -- заставим".

Я сидел, точно деревянный, выкатив глаза и не шевелился.

Когда dame капитан закончила, я гаркнул что было мочи:

-- Да, госпожа капитан, будет исполнено, госпожа капитан! Разрешите идти?

-- Постой, -- вдруг сказала она. -- Ты вот тут гаркаешь, так что у меня аж уши закладывает. Ты меня не понял, рекрут. Придется тебе прямым текстом все объяснять. Проблемы свои на гражданке оставляй, рекрут. Не тащи их с собой. Армия на то армия, чтобы начать все сначала. Это не в порядке приказания, а всего лишь доброго совета. Боюсь, ты ему не последуешь, но даю его все равно. Чтобы самой спокойней было. Все ясно, рекрут? Киваешь? тогда нале-во, крру-гом, за дверь шагом марш. В следующий понедельник я бухгалтерию запрошу, так и знай.

===

Я привыкал. Все-таки я был не заморышем-недокормышем, как большинство других рекрутов, привезенных в "Таннендерг" с куда менее благополучных планет. В строю учебки я стоял на правом фланге. Высшее образование тоже сказывалось -- университет наш маленький, не чета столичным имперским, но учат там на совесть. А я окончил его с отличием, получив диплом, по давней традиции именовавшийся "красным".

Большинство же моих товарищей по взводу не осилили даже средней школы. так что невольно приходилось подпрягаться и помогать сержант-наставнику Клаусу Мария Пферц-как-его-там, потому что зачет в армии, как известно, "по последнему".

Стрелять я умел и любил с детства, плавал как рыба, ничем, впрочем, не выделяясь тут среди остальным моих сверстников, рожденных на Новом Крыму. И еще -- я открыл для себя секрет выживания "в рядах": ты должен верить во все, что ты делаешь и относиться ко всему с полной серьезностью. Потому что иначе неизбежный армейский маразм затянет и тебя тоже. Солдат есть автомат, к ружью приставленный -- так, если я не ошибаюсь, говаривал небезызвестный Фридрих Великий, король Пруссии. Многажды битый, правда, русскими войсками, о чем нынешние официальные историки предпочитали умалчивать, или ссылаться на "неоднозначность источников".

Само собой разумеется, в следующий понедельник бухгалтерия получила от "подружки" соответствующим образом оформленный "листок". Само собой разумеется, у нас с девушкой ничего не было. Я просто сказал ей, что устал и хочу элементарно побыть в тишине, посидеть на кухне у камина и попить чайку. Ничего больше. "Танненберг", надеялся я, не дознается, как именно я провожу время. Девушка донести бы не должна -- зачем ей это? Ничего не делала, смотрела себе мыльную оперу, а денежки - и немалые -- в это время капали себе да капали. Кто ж от такой халявы откажется, думал я?..

В понедельник господин сержант-наставник устроил нам двадцатикилометровый марш-бросок в полной выкладке. Разумеется, с зачетом "по последнему". Разумеется, мне пришлось последние три километра тащить на закорках вконец выбившегося из сил рекрута Раздвакряка.

А после марш-броска, едва только мы выползли из бани, меня подозвал уже наш собственный лейтенант. Командир четвертого учебного взвода, где погонялой состоял господин старший сержант-наставник Клаус Мария Пферцегетакль.

Приказание явиться мне передал рекрут из другого учебного взвода, сказав, что лейтенант ждет меня на полосе препятствий и чтобы я поторопился. Морда у рекрута была при этом донельзя злорадная. Я знал, что меня считали "командирским подлизой" -- правда, исключительно за то, что не могли со мной сравниться ни на беговой дорожке, ни в тире, ни на перекладине.

Я побежал являться.

Лейтенант стоял возле грязевого рва, жевал стебелек. Не в обычной форме, какую носили почти все офицеры учебной роты, в полевом камуфляже, надевавшемся только если командиру предстояло делать что-то вместе и наравне со своими солдатами.

Четко по уставу, за шесть шагов до офицера я перешел на строевой шаг, впечатывая каблуки в землю так, что летели брызги. Отрывисто вскинул ладонь к берету, отрапортовал.

-- Вольно, рекрут, -- сказал лейтенант. Выплюнул стебелек, заложил руки за спину. -- Я посмотрел твой формуляр, рекрут. Весьма похвально, должен сказать тебе. Весьма похвально. Все сдано на "отлично с плюсом". У нас в роте давно уже не было такого рекрута. Тебя прям для журнала снимать можно. Знаешь, "Императорский десантник"? Вот тебе там самое место.

Никогда не давай им понять, что понял иронию или скрытый смысл. Ты -- рекрут, автомат, к винтовке приставленный. Вот и веди себя соответственно.

Выкатив глаза и поедая оными начальство, я гаркнул:

-- Премного благодарю, господин лейтенант!

Тот как-то не слишком хорошо нахмурился. Стянул губы в тонкую беловатую линию. Выразительно поднял бровь.

-- Рекрут, -- выразительно сказал лейтенант. - Не прикидывайся идиотом. Человек с высшим образованием и такими оценками просто не может быть таким. О да, ты сейчас идеальный солдат. Другие командиры взводов завидуют мне черной завистью. А у меня очень сильное ощущение, что я говорю с человеком, вступившим в ряды Имперских Вооруженных Сил исключительно с подрывными намерениями.

Я молчал. И лишь усердно пялил глаза.

-- Что молчишь, рекрут? Язык проглотил?

-- Осмелюсь доложить, господин лейтенант, не могу знать что говорить! Вы ведь не задали мне никакого вопроса, господин лейтенант.

-- Ишь ты! -- усмехнулся лейтенант. -- И верно, не задал. Университетский диплом не скроешь. Хорошо, рекрут. Вот мой тебе вопрос -- можешь ли ты доказать, что вступил в ряды не с подрывными целями?

-- Никак нет, не могу, господин лейтенант, -- отрапортовал я. -- Осмелюсь доложить, господин лейтенант, невозможно доказать существование несуществующего. Но точно так же невозможно доказать его несуществование. Я стараюсь быть хорошим рекрутом, господин лейтенант, вот и все. Вы знаете, что я уже не наследник семейного дела и капиталов. Мне остается только искать счастья в иных местах. А Империю я полагаю как раз таким местом, господин лейтенант.

-- Твой отец лишил тебя наследства, я знаю, -- кивнул головой лейтенант. -- Особый отдел проверил это обстоятельство особенно тщательно. Ты действительно вычеркнут из всех бумаг. Твои акции переведены на второго брата, Георгия. Все верно. Но ты -- образованый, имеешь опыт работы. Почему не попытался устроиться к кому-то другому? На Новом Крыму немало процветающих морехозяйств, пусть даже и не столь обширных, как латифундия твоего почтенного батюшки.

-- Осмелюсь доложить, никто не принял бы меня на работу, господин лейтенант. Сделать так -- нанести несмываемое оскорбление всей моей семье. С моим уважаемым отцом стараются не ссориться. Считается, что ему виднее. И если он не доверил управление семейным делом мне, почему же должны доверять другие?

-- Резонно, -- кивнул лейтенант. -- Но необязательно сразу же становиться главным управляющим. Можно начать снизу. Доказать, проявить себя...А потом, глядишь, и твой отец изменил бы мнение.

-- Господин лейтенант, мне... мне скучна коммерция. Я не хочу бултыхаться в садках и пересчитывать молодь. Рыбу я предпочитаю в вареном или жареном виде, но никак не в живом и плавающем.

Лейтенант кивнул.

-- Ладно, рекрут. Считай, что ты меня убедил. Пока не появлось прямых доказательств измены, я особистам тебя не отдам. А то они уже рвутся в бой... со своими оперативными разработками...

В его голосе звучало плохо скрытое презрение - извечное презрение боевого офицера неважно какой армии к секуристам и сигуранцам всех мастей и калибров.

-- Ты на самом деле хороший рекрут, -- сказал он, пристально глядя мне в глаза. -- Ты хороший рекрут, так не становись же плохим шпионом.

Шифровка 1.

Салим - Баклану.
Прибыл. Устроился. Салим.

Шифровка 2.

Баклан - Салиму.
Ничего не предпринимать вплоть до специального указания.
Искать контакты в верхах. Баклан.

Сказать, что в казарме меня не любили -- значит, ничего не сказать. Не просто не любили -- тихо ненавидели. За что? -- за все. Что мог отжаться от пола пятьдесят раз и не запыхаться, сделать "подъем переворотом" тридцать раз, когда у остальных едва-едва два-три раза получалось. Что ни разу не запутался в последовательности сборки-разборки штурмовой винтовки и на стрельбах выбивал девяносто очков из ста с предельной дистанции. Я старался не терять бдительности. "Темная" -- дело такое, что и чемпион мира по рукопашному бою не справится. А я, само собой, чемпионом не был.

В учебной роте "Танненберга" было четыре взвода. По сорок четыре рекрута в каждом. Сорок четыре рекрута, старший сержант-наставник и просто сержант, его заместитель. Во взводе -- четыре отделения, по десять человек, и одиннадцатый -- командир. Капрал. Из рекрутов. Получающий пятнадцатипроцентную надбавку к окладу жалованья и имеющий право на два дополнительных дня отпуска. Достаточно много, чтобы к этому стремиться.

Когда я только оказался в "Танненберге", меня удивило полное отсутствие "истинных арийцев" среди рядовых, в то время как офицерские списки кишмя кишели фонами и баронами. Я оказался неправ. В три других взвода наполовину состояли из "имперцев", как мы привыкли их называть.

Большинство - тоже фоны. Так они начинали службу. Я с удивлением узнал, что без двух лет солдатчины даже самого разбаронистого барона не примут ни в одно военное училище. Но хватало и просто парней "стержневой нации", как их официально именовали имперские справочники. Эти явно готовились в клаусы марии пферц..., то бишь в сержанты. Так что выделялся только наш взвод. И, само собой, вечно оказывался в хвосте по всем показателям. Светловолосые и сероглазые "имперцы", фоны и не-фоны, как выяснилось, не ботфортом трюфеля хлебают. Из всего нашего взвода я ними потягался бы один я, да еще пара-тройка ребят, по происхождению вроде б не то чехов, не то поляков -- они и сами не знали. Но меня, само собой, терпеть не могли. И все обиды, причиненные их странам -- когда на Земле еще были страны -- моей Россией -- помнили наизусть. И охотно перечисляли. По поводу и без повода. Остальные в нашем взводе -- недокормыши-китайцы, другие из Азии -- еще "не набрали мышцу", как говаривал герр старший сержант-наставник.

...Это было наше первое задание. Полоса препятствий, но не обычная наша тренировочная. Преодолеть эту, новую, поодиночке было невозможно. Перед нами чуть ли не до самого горизонта тянулся настоящий хаос - и глубокие рвы, заполненные жидкой грязью, и закопченные остовы зданий, где в пустых оконных проемах гудел огонь -- для наших тренировок напалма не жалели. Паутины колючей проволоки, и нелепо торчащие прямо посреди поля скалы, обойти которые нельзя по условиям игры, и раскинувшееся болото, над которым поднимались зеленоватые дымки испарений -- кусочек знаменитых живых болот Дельты Дракона, приближаться к которым предлагалось лишь исключительно после "высокотемпературной пламенной обработки до уровня гарантированного выгорания органики". Какие-то джунгли, которых я не узнал. Ну и само собой, деревянные стены метров шесть высотой, свисающие с железных балок канаты, лабиринты решеток, с разлитой по земле горящей нефтью и прочие прелести. На холмике, как мне показалось, я различаю забетонированное пулеметное гнездо, но эту мысль я отмел как бредовую. Не собирается же "Танненберг" погнать всех своих рекрутов не кинжальный огонь!

-- Взво-од!... слушай мою команду! -- проревел над самым ухом господин старший сержант-наставник. -- По отделениям... согласно списку... разберись! Дела-й -- раз!

Надо сказать, дрючили нас все-таки не зря. Почти никто не налетел друг на друга, не сцепился автоматами, не въехал соседу по носу трубой гранатомета и даже при этом почти все ухитрились выстроиться по росту.

Но герр Клаус Мария Пферц..., само собой, остался недоволен.

-- Стая страдающих запором гиппопотамов! -- гаркнул он. -- Стыд, позор и поношение!... Слушай сюды, гамадрилы гемморойные. Перед вами -- полоса препятствий. Дистанция -- десять километров. Норматив -- два часа. Зачет - по последнему. У вас -- стандартный комплект снаряжения имперского десантника, каковым, может быть, сподобится стать один из всех вас -- в лучшем случае. Имеется: винтовка штурмовая модели "Манлихер Эр-пять" с подствольным гранатометом калибра пятьдесят пять, пятью снаряженными магазинами и двумястами патронами в пачках. Десять гранат, нож десантный универсальный, топорик, лопатка саперная малая, кошка пятилапчатая с тросиком, медпакет, устройство переговорное, прицел нашлемный комбинированный всепогодный, индивидуальные средства защиты -- дыхательная маска и бронежилет. Используя все это, а также любые подручные средства на ваше усмотрение, отделения должны преодолеть полосу. Отделения, пришедшее первым, получает лишний день отдыха и сможет немедля отправиться к девочкам -- разумеется, если уложится в норматив. Отделение, пришедшее последним, моет сортиры неделю и платит пять процентов месячной зарплаты тем, кто придет первыми.

Кое-кто попытался застонать -- по моему, рекрут Раздвакряк, или попросту Кряк, как уже все стали называть его - сделал попытку горестно застонать, но под грозным взглядом сержанта тотчас осекся.

-- Как, без сомнения, должно быть понятно даже таким орангутангам, как вы, патроны выданы боевые. То же относится и к гранатам. То же относится и к гранатам. Если постреляете друг другу -- так вам, идиотам, и надо. Империя сэкономит немало денег, выдав однократную компенсацию вашим скорбящим, так их так через коромысло, родственникам -- вместо того, чтобы оплачивать ваши жалкие попытки остаться в живых на имперской службе и далее. Ну и, понятно дело, вам встретятся препятствия, -- сержант-наставник кровожадно подкрутил ус, -- которые тоже будут использовать настоящие боеприпасы. Никаких шумовых эффектов. Взрывпакеты -- это для бойскаутов. Вам, соответственно, разрешается палить и взрывать все, что только сможете. Дозволены все приемы. Главное - пройти дистанцию. Это как на войне, дорогие мои шимпанзята. Все ясно? По дистанция-ам... разберись!

Наше четвертое отделение получило крайнюю "дорожку".

Четыре "трассы" были разделены массивными обдернованными валами с колючей проволокой наверху.

-- Заходить на дистанцию соседа запрещается. Карается снятием со всеми вытекающими. Поворачивать назад запрещается. В случае ранений -- действовать по обстановке, курсы оказания первой помощи вы прослушали, медпакеты есть. Опять же, бабуины, на войне санитары успевают далеко не всегда. И не всегда есть возможность вынести раненых из боя в безопасное место. И у вас под началом могут оказаться совершенно необученные ополченцы. Так что учиться надо сразу. Все ясно? По местам... внимание... марш!

И мы рванули. Каждое отделение, одиннадцать человек, по своему "коридору". "Дистанции" плавно расходились. Пока бежать было легко, но впереди -- дистанция в десять километров, а день обещает быть жарким. Надрываться с самого начала нет смысла. Выиграет тот, кто сохранит больше сил к финишу, а не кто уйдет в отрыв на старте. Это все-таки не марафон.

Развакряк, по закону подлости, разумеется, оказавшийся в одном отделении со мной, тотчас рванул прямо с места, пыля и загребая ботинками. Вслед за ним припустили остальные -- узкоглазый Хань, темнокожие смуглые Сурендра и Джонамани, не то чех, не то поляк, которого почему-то звали Денеб Фомальгаут Глинка, меланхолический финн Микка Варьялайнен, румын Кеос Ташеску, турок Фатих, иранский армянин Назариан и классический африканский негр, которого с первого дня называли просто Мумбой.

Вся эта публика мигом оставила меня позади. Идиоты. Марш-бросок их, как видно, ничему не научил. Под грузом гораздо легче быстро идти, чем медленно бежать! Пришлось заорать, напоминая всем, и особенно Раздвакряку.

Послушались.Примерились ко мне, зашагали чуть ли не в ногу. Назариан постоянно косился на часы, поставленные на обратный отсчет метров и минут: 9700 метров... 1 час 57 мин...

Первое препятствие нам встретилось спустя полкилометра после старта. Мы начали неплохо, шли ходко, добрых сто пятьдесят метров в минуту, создавая запас. Все пока что тянули, даже Раздвакряк.

Ограждавшие "дистанцию" валы вдруг разошлись в стороны.

Посреди круглого открытого пространства торчал холм, явно искусственный -- с той самой пулеметной точкой, которую я заметил еще со старта. Мы вылетели за поворот всей гурьбой, и я едва успел заорать: падайте! -- как впереди загремело, затрещало, в черном провале амбразуры заплясало пламя и воздух прямо у нас над головами прошила длинная трассирующая очередь. Трассирующей она была, наверное, для наглядности. Чтобы все бы поняли, что с ними тут никто не шутит. Впрочем, я в этом и так не сомневался.

Все так и повалились носами в пыльную траву. Пулемет вновь загрохотал, прочертил дорогу перед нами линией серых фонтанчиков, четко обозначая границу, переступать которую не рекомендовалось.

Мумба же то ли не сообразил, то ли слишком вошел в раж. Он рванулся вперед, с рыком, достойным короля джунглей. Винтовка у него в руках заплясала, задергалась -- он палил куда-то в область амбразуры, но, само собой, даже если б и попал, ни к чему это бы не привело: за пулеметом наверняка робот, которому наши пули что слону дробина.

Ответная очередь должна была бы перерезать незадачливого Мумбу пополам. Я в последний момент успел повалить его, да еще и заработал пинок по голове здоровенным мумбовским ботинком сорок шестого размера.

-- Лежи, болван! -- зарычал я на него. -- Лежи и не мешай, урод!

Он, конечно, обидится, но тут уже ничего не поделаешь.

Лежа на боку, я лихорадочно перезаряжал гранатомет. Время, время, время! Тут не до правильной осады.

...Гранату я выпустил почти не целясь. Прямо перед амбразурой вспухло грибовидное облако иссиня-черного дыма, настолько густого, что, как говорится, хоть топор вешай. Десантные дымовые гранаты -- отличная вещь. Намертво блокируют оптические, инфракрасные и радарные системы наведения. Продержится это облако недолго, но надо успеть...

-- Вперед! -- заорал я. -- Подбирайтесь вплотную! В мертвую зону! Там не достанет! Кряк, Микки, Хань, Сурендра! Влево! Остальные -- вправо до предела! Уйти с биссектрисы! -- я имел в виду, само собой, биссектрису угла сектора обстрела.

Пулемет загрохотал снова, бессистемно мотая стволом то вправо, то влево, струя трассеров лупила по дороге, изгибаясь подобно хлысту. Интересно, сколько ж на самом деле нас тут может остаться?...

Но остальной взвод, хвала богородице, защитнице нашей, не подвел. Бросились в стороны, словно мыши от кота. Я улучил момент, когда струя пуль миновала меня и рванулся вперед.

Рядом со мной оказался Джонамани, пустил еще одну дымовую гранату. Это было уже лишним, боеприпасы следовало экономить -- никто не знал, что ждало нас впереди.

Перебежали, плюхнулись носами в пыль. Что-то свистящее прошло над головами -- словно коса над травой. Миг спустя мы ворвались в облако. Я прижал к лицу газовую маску, пихнул Джонамани в бок, потому что он явно собирался бежать дальше, как был. Вдвоем мы оказались рядом с амбразурой и я разрядил подствольник прямо в черный проем. Джонамани, правда, вознамерился выпалить тоже, но я видел, что его граната должна угодить в бетонную стенку желоба и едва успел отшибить его "манлихер" в сторону. Взрыв раздался где-то внизу. Иначе нас обоих бы самое меньшее оглушило бы и посекло осколками -- граната, не надо забывать, была боевой.

Пулемет захлебнулся. Из амбразуры повалил густой черный дым, явно от шашки.

Я кое-как собрал отделение. Перепуганы все оказались преизрядно. Гоголем ходил только Джонамани, немедленно забывший, как он едва не угробил нас обоих.

-- Отлично, ребята, -- тяжело дыша, сказал я. -- Так бы и дальше идти...

-- Они что, совсем там перебесились? -- тонко взвизгнул Фатих. -- Перебить нас решили, да?!... Пусть кто хочет дальше прорывается! А с меня довольно! Прочь отсюда, рву контракт к чертям! не хватало мне только от своей же пули сдохнуть!

-- Не дури! -- оборвал его я. -- Никуда ты отсюда не денешься. Зачет "по последнему", забыл? Вот выберемся отсюда -- и вали на все четрые строны. А пока отделением идем - и думать не моги. Верно я говорю, ребята?

Остальные после мгновенного колебания поддержали меня дружным ворчанием. Отнюдь не звучавшим многообещающе для Фатиха.

Другой на его месте бы поутих. Но парень оказался слишком горячим. И не нашел ничего лучшего, как направить мне в пузо ствол. Глаза у него стали совершенно бешеные, лицо побелело.

Джонамани и Сурендра разом повисли у него на плечах, а Кеос пнул ногою винтовку. Пуля ушла в небо. Фатих растянулся на земле и вдруг бурно зарыдал.

-- Хорош, вставай давай, -- как ни в чем ни бывало, сказал я. -- Нам нельзя время терять. И так тут лишних пять минут проторчали.

Индусы кое-как подняли Фатиха. Тот, словно ребенок, размазывал по грязным щекам злые слезы.

Винтовку у него от греха подальше я забрал.

Побежали. Наша "дистанция" сделала очередной поворот, и началась работа. Лабиринт противотанковых "ежей", колючая проволока, разлитая по земле горящая нефть. Отделение примерилось было рассыпаться, явно намереваясь продираться в одиночку.

Пришлось снова заорать "стойте!"

Опутанные колючкой "ежи" стояли слишком близко друг к другу, чтобы пробираться между ними. На это ушло бы слишком много времени. Гораздо проще было перебросить что-то через, и, помогая друг другу, одолеть преграду поверху.

Разумеется, никаких досок тут не имелось. В ход пошли какие-то палки, отыскавшиеся на краю дистанции. Парами, держась за руки, отделение стало проходить лабиринт.

Мне пришлось идти вместе с Фатихом. Парень успел успокоиться, но смотрел на меня по-прежнему злобно.

-- Не дури, -- сказал я ему. -- Пройдем полосу - милости прошу. Хочешь, будем драться. Но потом, потом, ладно?! На меня ты злобься сколько угодно, только ребят не подставляй. Они-то тут совершенно ни при чем, верно?

Турок угрюмо кивнул.

Так и пошло дальше. После лабиринта нам попался скелет полуразрушенного дома, где бушевал огонь. Горела здесь уже не нефть, а самый настоящий напалм.

И вновь -- ключ к успеху крылся в том, чтобы проходить препятствие не поодиночке, а всем вместе, командой. Забросить наверх самого легкого, и чтобы он потом помог взбираться остальным. Невелика хитрость, а если в отделении каждый сам за себя, то норматива вовек не выполнишь.

...Пулемет подстерегал нас, когда оставалось пройти по узкой перекореженной железной балке. Под ней, на расстоянии четырех метров, весело и жарко плясало черно-рыжее пламя.

-- Напалм пополам с автопокрышками, -- меланхолично заметил Сурендра. Он вообще отличался хладнокровием. -- Не слишком приятно падать будет.

Грохот очереди. Летят острые бетонные осколки. Отделение скорчилось за полуразрушенной стеной высотой не более полуметра -- все, что прикрывало нас от по-настоящему губительного огня. Я заметил, что первую очередь здесь все-таки давали поверх голов и только потом начинали бить на поражение.

"Кто не спрятался, я не виноват".

Пулеметное гнездо было спрятано почти идеально -- за грудами битого кирпича и скрученных неведомой силой в штопоры двутавр. Единственная дорога к выходу из лабиринта - аккурат посреди сектора обстрела, и чтобы отправить все наше отделение на вечную переподготовку, потребуется всего лишь одна хорошо нацеленная очередь.

Мумба выпалил из гранатомета -- без всякого видимого результата. Если, конечно, не считать того, что пулемет, словно оглашенный, поливал нас свинцом добрые пять минут.

Дымовые гранаты тут бы не помогли -- по балке проползти можно, да что толку, если она вся в отметинах от пуль, и все новые и новые то и дело высекают искры на ее стальных боках?

Нет и обходной дороги -- снизу огонь, сверху небо, по бокам пустота. И лишь узкая дорога железной балки -- вперед, к свободе. Мир за пределами "дистанции" казался нам сейчас чуть ли не райским садом.

И тут меня осенило. Десять слабых ударов не равны одному сильному. Не бог весть какая мудрость, но иногда решения следует искать среди самого простого и самоочевидного.

-- Ребята, надо всем вместе, -- сказал я. -- Во-он под тот угол. Если все как следует попадем...

Возражать никто не стал.

Мы потратили добрых шесть минут, чтобы установить все как следует, выверяя линии прицеливания по лазерному лучу нашлемного прицела, благо, хорошо видимому. Да и еще и пряча поминутно голову, потому что недостатка в патронах пулемет явно не испытывал.

-- По счету три, -- скомандовал я. -- Все вместе. Раз... два... три!

Все подствольники глухо ахнули разом. Десять гранат ударило в основание кирпичной стены, очень удачно нависавшей как раз над пулеметным гнездом. Взрыв раздался в выемке, и стена, разваливаясь в падении, рухнула, похоронив под обломками камня и пулемет, и груду скрывавшего его искореженного металла.

Отделение дружно завопило "хох-хох-хох-хайль!" Громче всех орал негр Мумба.

Перебраться после этого по балке было парой пустяков. Я боялся, что у господина старшего сержант-наставника хватит ума заминировать ее -- для пущего веселья.

...Потом были и самые обычные препятствия, которые как раз быстрее было штурмовать поодиночке. Правда, тут уже пришлось кое-кому помогать -- разумеется, тому же Раздвакряку или Фатиху; гонор у парня был, а силенок пока не хватало. Лучше других держался здоровенный Мумба, который, кстати, первым спросил у меня, когда Кряк стал просто валиться с ног:

-- Что будем делать, командир?

Командир. Слово сказано.

...Солонее всего пришлось в болоте. Доселе я надеялся, что патроны нам даны просто так, в нагрузку. Для пущего реализма и "обстановки, максимально приближенной к боевой". Оказалось, надеялся я напрасно. Болота кишмя кишели всеми мыслимыми видами хищно-зубастой фауны. Как заявил простодушный Мумба, перед нами наверняка были виды с vagina dentata. Правда, высказал он это в совершенно иных выражениях, на бумаге принципиально невоспроизводимых.

Узкая тропинка -- точнее, наполовину тропа, наполовину мостки из черных прогнивших досок, старых автопокрышек, связанных "венком", время от время -- огражденные ржавой колючей проволокой мостики над подозрительно тихой черной водой.

Я взглянул на часы. Нам оставалось чуть больше трех километров, а время истекало. Тридцать две минуты до контрольного срока.

-- Связаться, -- скомандовал я. -- Если кто-то сорвется, удержим. -- Странно, что эта простейшая мысль не пришла в голову никому другому. Хотя, если учесть, что шестеро в отделении родились в громадный мегаполисах и отродясь не ходили ни в горы, ни в...

Мои размышления прервал громкий всплеск, и тотчас же тишина взорвалась громом выстрелов. "Манлихер" -- оружие мощное, но при этом донельзя, увы, громкое.

Отделение дружно палило в зубастую пасть размером с хороший чемодан, вынырнувшую из ближайшей лужи. На мгновение мне показалось, что это всего-навсего безобидный аниматроник, но уж больно натурально летели из него ошметки мяса и веера кровяных брызг.

Захлопнув в громким стуком пасть, тварь скрылась в черной глубине. Парни палили от души, вода забурлила от пуль, но, само собой, без всякого видимого эффекта.

-- Й-я-а т-туда н-не пойду, -- щелкая зубами, заявил Раздвакряк. -- Д-делайте со мной, что х-хотите, н-не пойду, и все т-тут.

-- Кряк, не дури, -- зашипел Джонамани. После нашей с ним эскапады он сильно приободрился и, похоже, возомнил, что сумеет пройти полосу, как говорится, "на голове и на глазах".

-- Всех подставишь! -- гаркнул Кеос.

-- Не на плечах же тебя тащить! -- закипел и обычно невозмутимый Микки.

-- На плечах нам его тащить все равно придется, -- сказал я. -- Так какая разница, с какого места? Километром раньше, километром позже...

Тут я, конечно же, кривил душой. Чем дольше Кряк продержится на своих двоих, тем больше у отделения шансов уложиться в норматив. Но выхода, похоже, у меня не оставалось. Раздвакряк, что называется, поплыл. Слова на него бы сейчас не подействовали.

Ударил я, как говорится, "аккуратно, но сильно". По той указанной господином старшим сержант-наставником точке, которая надежно отключает человека на добрый час, а то и больше. Кряк всхрапнул и обмяк.

-- Так будет лучше, -- сказал я обмершему отделению. - Без гнева и страсти. Пусть полежит. Я его потащу.

-- Нет, командир, -- рявкнул Мумба. -- Мы носилки срубим.

-- Точно! -- поддержал негра Кеос. И, подавая пример, размахнулся топориком.

...Не прошло и минуты, как отделение двинулось дальше. У нас оставалось порядка тысячи семисот тридцати секунд.

Неприятности начались, едва мы одолели первый поворот "тропы". Едва выступая над темной гладью, среди пышных зарослей тянулась цепочка здоровенных тракторных шин. Первая двойка -- Кеос и Микки -- едва успели пробежать метров десять, как вода вокруг них вскипела от десятков полезших на тропу гибких змеиных тел, примерно в руку длинной и в руку же толщиной. Самые шустрые успели вцепиться в ботинки и штанины ребят.

-- А-а-а! -- завопил Кеос, отчаянно паля себе под ноги.

Отделение поддержало его ураганным огнем, отсекая тварей от тропы. Черная жижа мгновенно заполнилась беспомощно всплывшими кверху брюхом телам; другие трупы быстро тонули, разорванные тяжелыми пулями почти пополам.

Подскакивая и вопя, Микки с Кеосом выскочили на крошечный островок. Змеюки, понеся тяжкие потери, похоже, поняли, что надо ретироваться. Несколько самых жадных устремились было к нам, но тотчас же обратились в кровавое месиво. "Манлихеры" не подвели.

Прикрывая друг друга огнем, отделение группками двинулось вглубь болота. За змеями последовали какие-то шерстистые аллигаторы, потом живые хищные лианы, потом...

В сущности, ничего интересного в этом не было. Мы сбились в тесный круг, ощетиниваясь стволами и палили во все, что двигалось. Правда, очень скоро нам пришлось экономить патроны.

За болотами начался асфальт. И танки. Старые списанные "Гросстракторы". И странные корявые машины, кое-как слепленные из грубо сваренных вместе броневых листов, в которых я после некоторого напряжения памяти опознал самоделки утрехстских и уппсальских повстанцев. Надо же, целы...

Нам ничего не оставалось делать, как занять круговую оборону в очень кстати подвернувшихся развалинах какого-то домишки.

"Гросстракторы" открыли огонь издали, и стреляли они отнюдь не болванками, как можно было бы ожидать, а самыми настоящими боевыми стопятимиллиметровыми дурами.

Отделение взвыло. Такой подлости от господина сержант-наставника не ожидал даже я. Семь танков - три "гросса" и четыре повстанческих. "Гросстракторы" медлительны и неповоротливы, однако при нужде проедут сквозь прикрывающие нас стены, даже не развернув башни. Бронебойные штуки.

Недаром их так долго сохраняли на вооружении...

Микки выпалил из подствольника -- попал "гроссу" в лоб, но, само собой, танк полз себе дальше, как ни в чем ни бывало.

Семь. Многовато.

У меня в животе стало как-то совсем гнусно. Фатих тихонько скулил, почти неслышно в реве напозающих железных черепах.

Наши гранатометы слишком слабы, чтобы повредить танкам. А единственное уязвимое место -- гусеницы -- надежно укрыты бронированными фальшбортами.

...Снаряд взорвался совсем рядом с нашим укрывищем. Заложило уши, я на время попросту оглох. Семь танков ползло на нас со всех сторон и я почему-то не сомневался, что они раскатают нас в тонкий блин без всяких угрызений совести. Как там говорится? Несчастный случай в обстановке повышенного личного риска...

-- Командир! Что делать-то, командир? -- завопил Мумба.

А что тут сделаешь. Нет у нас ни серьезных противотанковых гранатометов, ни мин, ни даже боевого газа. Газа?... Газа!

-- Все, у кого еще остались дымовые гранаты, сюда! - гаркнул я.

Гранат насчиталось восемь.

Лежа мордами вниз среди груд битого опаленного кирпича, мы считали секунды и вслушивались в вязкий рев перегретых моторов. И когда танки подошли почти вплотную, я скомандовал:

-- Разом!

Между двумя "гроссами" вспухло облако дыма. В которое мы все и ринулись, уповая на то, что пулеметчики все-таки не среагируют достаточно быстро.

И верно. Не среагировали. Когда я вырвался из облака, передо мной маячила здоровенная корма одного из "гросстракторов". Он все еще тупо пер вперед.

Эх, жаль, нет склянки с зажигательной смесью, незабвенным костейлем Молотова, закинуть вражине на моторные решетки.

Если бы танки сопровождала пехота -- мы были б уже трупами. А там -- ничего, прорвались...

Мы оппрометью бросилдись наутек -- к следующему зданию. И уже окружить себя не давали...

...Последний километр дистанции уже не содержал никаких сюрпризов. Но нам надо было пробежать его очень, очень быстро, потому что до двух часов контрольного норматива оставалось всего шесть минут. Вроде как и немало -- но не после такого марш-броска, не после такой, с позволения сказать, "тренировки"...

Тяжело дыша, пропотевшие, покрытые грязью и копотью, мы перевалились через финишную черту. Нас встречали лейтенант, господин старший сержант-наставник и три команды медиков.

Красные кресты сразу же решительно двинулись к валявшемуся на носилках Раздвакряку.

Я бросил последний взгляд на часы. Мы пришли вовремя. За сорок пять секунд до норматива. И, похоже, пришли первыми. Кроме нас других рекрутов и близко видно не было.

-- Поздравляю, отделение, -- холодно сказал лейтенат. -- Поздравляю, господа рекруты. Хотя ваше время далеко до рекорда нашей учебной роты, вы пришли первыми. И уложились в норматив. Поздравляю.

Я бросил выразительный взгляд на остальных и дважды кивнул головой. На третий кивок отделение в полную силу десяти глоток заорало уставное "Рады стараться!"

Раздвакряк открыл мутные глаза.

-- Все хорошо, Кряк, -- нагнулся над ним Кеос. -- Мы пришли первыми. И уложились во время.

-- А... что.. меня тогда стукнуло? -- слабым голосом спросил Кряк.

-- Я неудачно прыгнул, -- сказал я. -- Извини, Кряк. Так неловко получилось...

-- Р-разговорчики! -- прикрикнул господин старший сержант-наставник. -- Отделение получит свой отпуск. А ты, рекрут, -- палец герра Клауса-Марии Пферц... указал на меня,-- ты, рекрут...

-- Он уже не рекрут, сержант-наставник, -- прежним холодным голосом сказал лейтенатн. -- Он получает капральство. И будет командовать этим отделением -- покуда жив или покуда мы не найдем лучшего.

Так я стал командиром. И получил первую "полоску" на погоны.

Ребята принялись хлопать меня по плечу, поздравлять, все, и даже Фатих. Лед оказался сломан. "Командирский подлиза" привел их к финишу первыми и, что более существенно, целыми.

-- Весьма хорошо, капрал, -- подошел ко мне и лейтенант. Протянул руку. -- Весьма хорошо.

Я пожал его ладонь -- крепкую, бугристую, ладонь отнюдь не барина-белоручки. Пожал руку врага. Имперца, одного из тех, кто отнял независимость у моей родины. Я пожал ему руку.

Муштра продолжалась своим чередом. Настал черед освоения десантной техники. Нас учили стрелять из всего, что имеет ствол или направляющие, или хотя бы их подобие, и водить все, что имеет колеса, гусеницы или хотя бы нечто, могущее быть к ним приравнено. Герр Клаус-Мария зверствовал в меру положенного господину старшему сержант-наставнику, так что свои сакраментальные драения отхожих мест зубными щетками мы получили.

Прошло уже четыре месяца, как я носил черную форму "Мертвой Головы". Притерпелся и привык. Рекрутские ряды поредели -- двое полегли на памятной всем "дистанции", один попался на воровстве у офицера и загремел на Сваарг, каторжную планету, еще двоих отчислили "за полной неспособностью". Перевели во вспомогательные тыловые строительные части. Муштры там, по слухам, такой не было, зато вкалывать заставляли с утра до вечера, и притом за очень маленькие деньги.

Настала пора ночных тревог с боевыми стрельбами. Пора "обкатывания" танками. И бесконечных упражнениях в лабиринтах полуразрушенных бетонных коробок, имитироваших городские здания. Напалма при этом, как говорится, не жалели. Нашими противниками выступали аниматроники, вооруженные, правда, до зубов. Они палили, однако, из оружия куда более слабого, чем наше, не имели ни разрывных пуль, ни пуль со смещенным центром тяжести, и тем не менее раненых хватало, несмотря на добротные келавровые бронежилеты, а одни рекрут из другого взвода и вовсе погиб, получив прямое попадание в лицо.

Конечно, для настоящего боя в городе, когда противники отчаянно дерется за каждый дом и палит наступающим в спину из-за каждого угла и из каждого канализационного люка, такие потери были бы полной чепухой. Их просто не могло бы быть. Половина роты полегла бы в первый же день. Мы еще слишком мало умели.

Нельзя сказать, что наше отделение всегда и везде держало первенство, но, во всяком случае, первые места мы получали чаще других во взводе.

Жизнь становилась рутиной. Мы привыкали к свисту настоящих пуль над головой. Человек способен привыкнуть ко всему. Даже к службе врагам своей собственной родины.

-- Рекрут Раздвакряк!

-- Я, господин старший сержант-наставник!

-- А скажи-ка нам, рекрут Раздвакряк, в чем состоит нравственное преимущество подданных Империи перед жителями так называемых независимых миров?

-- Э-э-э... нравственное... э-э-э... преимущество подданных Империи перед жителями так называмемых независимых миров...

-- Я помню, в каких выражениях я задал вопрос, рекрут Раздвакряк. Отвечай по существу. Или, если не можешь, селезень тупоумный, скажи об этом прямо, получи два наряда и не отнимай моего времени. Итак?...

-- Ы-ы-ы... Нравственное преимущество в том, что жители Империи... э-э-э... едины. Они... э-э-э... имеют доступ... имеют... э-э-э... ко всем богатствам, созданным человеческой цивилизацией... ощущуют... себя единым целым...

-- Следовательно, нравственное преимущество подданых Империи заключается только в единстве?

-- Никак нет, э-э-э... господин старший сержант-наставник... но также... э-э-э... в... высоком духе...

-- Сядь, Раздвакряк. Селезень ты селезень и есть. Капрал! Твоя очередь отдуваться. Раз подчиненные ни ухо ни рыло.

-- Слушаюсь. Разрешите отвечать, господин старший сержант-наставник?

-- Отвечай, капрал. И мой тебе совет -- отвечай не как рекрут Раздвакряк.

-- Слушаюсь. Нравственное преимущество граждан Империи заключается, во-первых, в единстве человеческой расы, во-вторых, в наличии нравственного стержня, каковым выступает верность правящему Императорскому Дому, в-третьих, в едином культурном, экономическом и идеологическом пространстве, в-четвертых, в чувстве безопасности, и, наконец, в-пятых, в чувстве гордости за могучую державу, внушающую страх даже Чужим.

-- Весьма хорошо, капрал. Весьма хорошо. Учил. Сразу видно. Однако почему ж с подчиненных не спрашиваешь? На первый раз прощаю -- но если Раздвакряк и дальше плавать будет, сам у меня нужники драить будешь. Все ясно, капрал?

-- Так точно, господин...

-- Отставить. Не будем терять времени. Рекрут Мумба! В чем заключается преимущество имперской формы правления по сравнению с так называемой демократией, трактуемой, согласно последним методичкам Главного Политуправления, как Охлократия? Заодно можешь сообщить мне определение охлократии.

- Господа рекруты, - сказал лейтенант. Он всегда обращался к нам только так - господа рекруты, никаких экзотических представителей африканской фауны, излюбленных фигур речи господина старшего сержант-наставника Клауса Марии Пферцгентакля. - Сегодня я должен объяснять вам основные задачи Имперских Вооруженных Сил. Впрочем, полагаю, что если вы добровольно вступили в их ряды, то должны сами представлять себе эти задачи. Я же сегодня поговорю совсем о другом. Но сперва посмотрите вот этот ролик.

Он щелкнул переключателем, закрываю жалюзи на окнах класса. Осветился большой экран.

- Смотрите внимательно, господа рекруты, - проговорил лейтенант, отступая к стене. - Потом мы обсудим увиденное.

На экране появилось изображение. Какая-то явно чужая планета. Правда, земного типа. Перед нами расстилались сплошные болота. Черная вода, почти сплошь покрытая зеленым ковром кувшинок с крупными мясистыми цветами всех цветов радуги, включая иссиня-черный. Встречались и довольно крупные плавающие островки, образованные, наверное, сплетениями корней, где поднимались короткие и толстые стволы уродливых пальм. Порхали какие-то крылатые ящерицы, из воды то и дело высовывались зубастые пасти хищников, преследующих добычу. По островкам метались мелкие зверьки, чем-то напоминавшие земных утконосов.

Ничего интересного. Хотя, конечно, нет, интересно. Кислородная теплая планета - нам бы лишняя колония не помешала. Особенно тем, кто вынужден замерзать среди льдов.

- Смотрите внимательно, - напомнил лейтенант, хотя никто и так не отрывал глаз от экрана.

Небо тут тоже было зеленоватым, словно рассветная полоса.

На фоне зеленого неба над дальними вершинами того, что я бы назвал "лесом", стали возникать темные точки. Много. Они разлетались в разные стороны, пока не осталось двенадцать штук, которые понеслись прямо на объектив. Это оказались странного вида летательные аппараты, размером примерно с наш Schuetzenpanzerwagen. Под днищами полыхали пакеты дюз, в стороны растопырись короткие крылья. Одиз из таких "транспортов" завис прямо над черной водой и из него по выдвинувшемуся пандусу горохом посыпались вниз какие-то существа, больше всего напоминавшие сухопутных спрутов. Каждое из созданий заковано было в подобие металлически поблескивавшего корсета.

Оказавшись в воде, спрутики очень резво поплыли, раздвигая зеленый покров. Хищных тварей они, похоже, совершенно не опасались.

Камера развернулась следом за спрутовым десантом. Теперь стал виден крупный остров, где возвышались уже настоящие деревья, не примученная топями мелочь.

Там, среди темных зарослей, что-то вдруг блеснуло, раздался гулкий треск. Прямо посреди болота, среди плывущего десанта взметнулся вверх столб воды, пены и перемолотых в мелкую кашу листьев. Вместе в водой вверх швырнуло и одного спрута. Щупальца, словно веревки, бессильно колотили воздух.

Остальной десант мигом ответил. Головы спрутов ушли под воду, над поверхностью поднялись шупальцы, сжимавшие нечто вроде небольших Faustpatrone. Миг - и утолщения сорвались с "направляющих", то, что можно было б назвать "ракетой", полетело вперед, правда, не оставляя за собой никакого следа.

Миг спустя там, где только что высились деревья, забушевал огонь. Он взметнулся до самых небес. Правда, это длилось только миг - пламя угасло само собой. Даже ветки не загорелись. Но теперь оттуда не прогремело ни единого выстрела. Спруты деловито скрылись в зарослях. Запись остановилась, и возобновилась, когда десант Чужих двинулся обратно, гоня пленных - каких-то покрытых шерстью существ, отдаленно напоминавших горилл. Насколько я смог понять, потерь осьминоги не понесли. Погибший от первого и последнего выстрела оборонявшихся десантник оказался единственным.

- Вот так воюют наши дальние соседи, - сказал лейтенант. - Мы называем их октопусами, акустическое самоназвание дбигу.

Дбигу... о них я только слышал. Другие рекруты, похоже, тоже.

- Один залп из легкого индивидуального оружия. Почти никаких разрушений. И никакого сопротивления. Вот с каким врагом нам предстоит столкнуться, господа рекруты. Дбигу - только пример. Крылатые, земноводные, иные... у вас будет спецкурс. Они обогнали нас на века. У человеческой расы есть только одна надежда - что мы, десант, и другие, мужчины и женщины, носящие Feldgrau, окажемся не по зубам этому чудо-оружию. Не броня, не сталь и не огонь - мы, одетые в камуфляж, носящие на рукавах эмблемы славных дивизий, сможем противостоять Чужим, вне зависимости от того, что они пустят в ход. Народ Империи верит в нас, и мы не имеем права обмануть его доверие.

Мы любим приписывать Чужим неимоверное, невероятное могущество. Чудесное оружие, непредставимая техника, материалы, всё такое прочее. Но это не так. Совсем не так. Космос состоит из одних и тех же элементов, что наша галактика, что Туманность Андромеды. И нарушить существующие законы Бытия не можем ни мы, ни Чужие. В этом, собственно говоря, и состоит наша надежда.

Что мы знаем о Чужих? Что их много, есть те, кто намного обогнал нас, а есть те, кто отстает на тысячелетия, по сю пору пребывая в счастливом неведении каменного века. Однако те, кто обогнал нас, на наше счастье, заняты какими-то своими малопонятными делами, не обращая на нас особого внимания. Есть несколько цивилизаций, чей уровень космической техники примерно равен нашему, но зато они существенно обгоняют нас во всем остальном. Их развитие шло планомерно и гармонично, в отличие от нашего судорожного рывка, выведшего нас в Пространство задолго до того, как Человек Разумный оказался способен воспринимать совершенно новую картину мира.

Мы слишком поторопились. Подпространство открыли, когда остальные отрасли знания и близко не подошли к "галактическому порогу". Опять же, в отличие от Чужих. Развивашихся, как сейчас принято говорить, "гармонично".

Да, в том-то и дело -- мы вышли в глубокий космос, но это случилось слишком рано. Термояд -- вот все, что у нас было и есть. Никаких лазеров-бластеров, боевых роботов и прочей мишуры. Громадные корабли, умеющие раздирать пространство, тратя коллосальные количества энергии -- не больше. Остальное -- генетика, медицина, соционика -- уже мелочи. Микросхемы оставались слишком большими, компьютеры - слишком медленными, искусственный интеллект так и остался выдумкой футурогов, и даже в эпоху "покорения Галактики" наше оружие оставалось в принципе таким же, как и при Иване Грозном "за жестокость прозванным Васильевичем". Старый добрый порох, старые добрые пули. Снаряды, ракеты, самонаводящиеся и нет, танки, вертолеты. И, само собой, солдаты.

Земная Империя представляет собой унитарное государственное образование. В настоящий момент в исключительном владении Империи находятся следующие звездные системы: (... вставка со звездной картой...)Сириус (А и B), Ригил Кентаурус, Процион, Вега, Капелла, Арктур, Регулюс, Поллукс, Сигма Драконис (...), образуя как бы неправильную сферу диметром примерно в сто световых лет.

В то воскресенье я снова пошел в город. Правда, лишь после того, как закончилась тренировка с сержант-наставником. Клаус Мария Пферц..., похоже, начал-таки отличать меня среди остальных рекрутов. Во всяком случае язвительные его шуточки почти прекратились -- он деловито объяснял мне прием, показывал несколько раз, а затем заставлял повторять до тех пор, пока мне не удавалось его удовлетворить. То есть грамотно поставить блок от его удара или пробить его защиту. Ничего не скажешь, учил он на совесть.

Получив увольнительный билет, я медленно брел по "Невскому", как прозвал для себя главную улочку военного городка, окружавшего базу. Ничего особенного тут, само собой, не было. Стандартные сборные дву- и трехэтажные домики, с не слишклом умелыми попытками разработчиков придать фасадам хоть какую-то индивидуальность. Первые этажи все светились яркими огнями всевозможных кабачков и баров -- именуемых в народе "последним рубежом". По улицам чинно, неторопливо шествовали господа офицеры с супругами -- наверно, собирались в клуб.

База и городок были явно велики для одной-единственной учебной роты из пяти взводов -- четырех учебных и одного настоящего, укомплектованного действительными рядовыми, всего около двухсот солдат, включая рекрутов, да три десятка офицеров. Другое дело, что сюда, на базу, часто возвращали остальные части батальона, вроде как на отдых. Сейчас у нас как раз стояла все третья рота -- настоящая рота, боевая. Собравшаяся вместе для каких-то упражнений и сдачи неизвестных до сих пор мне нормативов.

Девочки-феечки на улице не показывались. Их дело -- сидеть в барах, не оскорбляя своим видом взоров почтенных господ офицерш, примерных жен и ответственных матерей.

У меня сейчас, собственно говоря, было только одно дело -- найти себе "партнершу", у которой можно спокойно посидеть остаток вечера. В сумке у меня лежала "Прохоровка" Гюнтера Гланца -- с официальным штампом батальонной библиотеки, одобренная и разрешенная к чтению. Господам рекрутам полезно узнать о героических битвах предшественников Третьей Десантной, в то не такое уж и давнее время, когда она еще называлась "Третьей танковой дивизией СС "Мертвая Голова"" и если и не смогла одержать под русской деревней Прохоровка полной и блестящей победы, то лишь по причине начавшейся высадки англо-американских союзников в Сицилии...

...Гилви мне искать пришлось недолго. Девчонка сидела в том же самом баре, где я встретил ее прошлый раз. У наших рекрутов большим успехом пользовались отчего-то дамочки попышнее, и потому число шлюх "приятной полноты" всякий раз оказывалось непропорционально большим.

Гилви явно скучала. Сидела на высоком табурете, закинув ногу на ногу -- так, чтобы продемонстрировать торчавшие из-под короткой юбки подвязки -- и покачивала черной лакированной туфелькой на невозможно высоком каблуке. Перед ней стоял запотевший бокал со шнапсом, но непохоже, чтобы она к нему притрагивалась.

-- Гилви, привет.

Она повернулась, заулыбалась, откидывая со лба и глаз длинную белесую челку.

-- О, Рус, здравствуй. Что-то тут так тихо сегодня, не знаешь?

Я оглядел бар -- и в самом деле полупустой. Прошлый раз тут, как говорится, яблоку некуда было упасть.

-- Болтают, будто первый, второй и пятый взводы на ночные занятия бросили, -- сказал я, усаживаясь рядом. -- Что-то срочное.

-- А вы как же?

-- А мы, четвертый взвод -- пока ничего, бог миловал. Выпьешь чего-нибудь?

-- Выпить? -- Гилви обвела стойку рассеянным взглядом. Бармен возле пирамиды пузатых и стройных бутылок разом подобрался, ни дать, ни взять -- тигр, к прыжку готовый.

Tiger, tiger, burning bright,

In the forests of the night,

What immortal hand or eye

Wrought that dreadful simmetry?

-- Что-что? -- удивилась Гилви.

-- Стихи такие, -- объяснил я.

-- А по-каковски это? Близко вроде -- а непонятно...

-- По-английски.

-- А-а-а... ты и английский знаешь?

-- Угу. Что ж тут странного? Столько книг хороших на нем написано...

-- Кни-иг? А что, на общем их нет, что ли?

-- Не все. Блейка, например, нету.

-- Э, э, Рус, -- испугалась Гилви. -- Только не говори мне, что...

-- Ты что, он не запрещен, -- поспешил я успокоить девчонку.-- За кого ты меня принимаешь?..

-- А кто вас, русских, знает, вы все как один чумовые, -- пробурчала она. -- Ну, ладно. Молодец ты, что английский знаешь. А я вот не сподобилась... -- она вздохнула.

Вообще, я знал, у "подружек" не было принятно ныть и жаловаться на судьбу. Да и не так плохо они жили.

-- Ну ничего, еще нагоню, -- с нарочитой бодростью проговорила она. -- Ты думаешь, чего я тут сижу? На университет коплю. Да и льготы нам, подругам, положены. Слушай, чего мы тут сидим, Фреду выручку делаем? Ко мне-то пойдем, нет?...

Я аккуратно положил на стойку две одномарковые монеты и поднялся. Бармен Фред проводил меня кривым взглядом. Как бы не обозлился на Гилви, что мало раскручивала солдатика...

...Гилви жила в двух шагах от бара, в маленькой двухкомнатной квартирке -- чистенькой, аккуратненькой, где даже пыль, похоже, летала только повзводно и в установленных для полета местах. Повсюду красовались вязаные разноцветные коврики и половики -- похоже, Гилви занималась этим делом все свободное время.

-- Чай будешь? -- крикнула она мне, скрываясь в кухне.

-- Да, пожалуйста! -- откликнулся я, доставая книгу. - И давай мне эту бумажку, которая для бухгалтерии...

Гилви вынырнула из кухни, как-то странно взглянула на меня.

-- Ты опять ко мне, как в читальню пришел, что ли?

Я кивнул.

-- Гмс... -- она как-то неопределенно пожала плечами, вновь отправляясь к плите. -- Ну, дело твое...

-- Сейчас как раз "Властителей душ" показывать станут, -- сказал я, заглянув в валявшуюся на подзеркальнике программку кабеля.

Гилви что-то промычала. Почти сразу же засвистел чайник, и я вошел на кухоньку, предвкушая горячую кружку в руке и интересную книгу на коленях -- пусть даже с ней все время хотелось спорить и возражать ее каждому слову.

-- Спасибо, -- я принял чашку из Гилвиных рук. Рядом с блюдцем появился серо-голубой "Листок учета интимных услуг", имя: Гилви Паттерс, персональный общегражданский номер... номер ВУС... личный номер ИВС...

Я быстро проставил, где надо, птички с галочками и крестиками, широко расписался, аккуратно вывел в квадратиках слева внизу свой собственный военный номер. Все в порядке. Гилви получит по высшей ставке.

-- Спасибо, -- теперь поблагодарила она. Правда, с каким-то странным выражением в глазах, но я этому внимания не придал. Меня это не касалось. Мне хотелось просто посидеть в тишине -- или даже под бормочущий телевизор -- и почитать, неспешно попивая горячий чай. И -- ух, ты, даже с вареньем. Из широкогорлой древней стеклянной банки, сейчас таких уже не делают.

-- Сама варила? -- не удержался я от вопроса.

-- Угу. Попробуй. Бабушка научила. Говорят, у меня неплохо получается.

Я попробовал.

-- Бабушка не зря старалась, -- сказал я. -- Здорово, Гилви. Не, на самом деле, здорово! Малина классная...

-- Спасибо, -- Гилви неожиданно зарделась. -- Ну... так я пойду, да?

-- Ага, конечно. Телек включи, мне он мешать не будет.

-- А я?

-- Что "ты"?

-- Я тебе мешать не буду?

-- С какой стати? -- удивился я. -- Нет, конечно.

Она выразительно подняла брови, но ничего не сказала. Повернулась, ушла в комнату. Я отхлебнул чаю и раскрыл книгу.

<...вставка из Гланца...>

Я бы хотел оказаться там. В аду и грохоте столкнувшихся танковых лавин. Пятая гвардейская танковая армия, устремившаяся в самоубийственную атаку -- без малого две пятых машин в ее боевых порядках составляли легкие Т-70, не представлявшие практически никакой угрозы для тяжелых "Тигров", "Пантер" и Т-IV -- кроме как с дистанции пистолетного выстрела.

Там умирали мои предки. На скверных "тридцатьчетверках" с еще более скверной оптикой -- против первоклассных боевых машин Рейха, поражавших русские танки с двух километров - против жалких пятисот метров, с которых пушка Т-34 еще могла осилить немецкую броню.

Пятая гвардейская потеряла в том бою три четверти своих танков. Но задачу она выполнила. Рейх не прошел в Прохоровку. И пусть тот же Гланц задним числом теперь уверяет, что танковый корпус СС "и не собирался наступать". Пусть. Я знаю правду.

Чай быстро кончился в кружке. Как хорошо, когда можно просто протянуть руку за чайником, и...

-- Рус! -- негромко окликнула меня Гилви.

Я повернулся. И не то, чтобы обомлел -- не мальчик, слава богу. Но что изрядно удивился -- это точно.

Она стояла в дверном проеме. Как сказал бы какой-нибудь литератор -- полуобнаженная. Хотя я сам предпочитаю более простое "полуголая". Во всех обязательных к ношению "подружками" подвязочках, чулочках и прочих деталях женского нижнего туалета, названиями коих я никогда не интересовался. Далька, например, и лифчика-то отродясь не носила.

Очевидно, Гилви в свою очередь, как и dame капитан, следовала каким-нибудь методичкам Академии Военной Психологии.

Наверное, все это должно очень сильно возбуждать. Не знаю, может быть, я ненормальный -- с точки зрения методичек. У меня лично все это вызывает чувство стыда с поджиманием пальцев в ботинках.

-- Красивая? Нравлюсь? -- осведомилась она, кокетливо выгибаясь. -- Может, все-таки отложишь книжку и перейдем к несколько более веселым занятиям?

-- Гилви, -- осторожно сказал я, не закрывая книгу. - Прости пожалуйста, зачем тебе это надо? Прошлый раз все было хорошо. И тебе и мне. Зачем все это... представление? Можно подумать, ты от желания умираешь. Господи, Гилви, я же знаю -- у тебя тяжелая, выматывающая работа. Работа, а не удовольствие. Удовольствия от очередного рекрута в твоей постели ты не получаешь. Совсем даже напротив. По-моему, радоваться надо, что мне от тебя ничего не нужно.

-- А ты думаешь, мне приятно, что ты на меня как на бревно смотришь? -- вспыхнула она. -- Что лучше всего меня б тут совсем не было?

-- Прости, Гилви, -- я поднялся. -- Не хотел тебя обидеть.

Она скорчила гримасу.

-- Не хотел, не хотел, я знаю... Просто обидно, что я для тебя вообще не существую. В кои веки зашел нормальный хороший парень -- и на тебе...

-- Откуда ты знаешь, что я нормальный? -- заметил я. -- Нормальный бы, наверное, тебя бы успел уже раза два, а то и три...

-- Куда им! -- Гилви махнула рукой, засмеялась. -- Слабаки. Один гонор и ничего больше. И каждый требует, чтобы ему сказали, будто бы он -- самый лучший и способен за ночь сто девственниц осчастливить. Ты когда-нибудь осчастливливал девственницу, Рус?

-- Что-то не припоминаю, -- сказал я и мы оба засмеялись.

С ней отчего-то было легко смеяться. И говорить. И даже господин старший сержант-наставник Клаус Мария Пферц... в моем изложении получался вовсе не извергом, каким его не без основания считали почти все рекруты, а забавным шутником.

-- Клаус Мария? Сержант? -- Гилви вдруг наморщила лоб, что-то припоминая. -- Как же, как же... подружка про него рассказывала... Вошел, такой весь из себя бравый, грудь в орденах, морда в шрамах. А потом... -- она прыснула, -- вдруг ей и говорит: "свяжи, мол, мне руки колготками, раком меня поставь, сама садись сверху и хлещи меня по голой заднице, как только можешь". Представляешь?...

Я не слишком в это поверил, но тоже старательно расхохотался. Наверняка это тоже соответствовало какой-нибудь психологической методичке, рекруты должны смеяться втихую над начальством, чтобы кто-нибудь не разрядил в это самое начальство всю обойму.

Отсмеялись. Выпили еще чаю.

-- Завидую я твоей девчонке, -- вдруг сказал Гилви. -- Мне б такого парня... когда с другой -- можно, чуть ли не заставляют -- а он ни-ни...Чего она на тебя взъелась, не скажешь? Я все равно никому не расскажу. Да и не бываю я в ваших краях -- знаю, там имперцев не любят...

-- Вот потому и она тоже меня... того, -- не выдержал я.

-- Из-за того, что ты в армию пошел? -- ахнула Гилви.

-- Ну да.

-- Ну и ду... вот глупая, -- успела поправиться Гилви. -- Империя, армия -- это ж хорошо! У нас на планете армию все любят.

-- А откуда ты?

-- Третья Зеты Жука. У нас, покуда Империя не пришла, плохо было. Ой, как плохо! Лорды все под себя подгребли, сословия, цехи, ля-ля, тополя, туда не шагни, здесь не ступи, не суй свое простонародное рыло к благородным, первую ночь -- сеньору...

-- К земле не прикрепили, часом?

-- К тому все шло. Лорды друг на друга набегами ходили, жгли да грабили все подчистую. Мужиков и ребятню -- в полон, баб -- к плетню привязать в ряд, юбки на голову -- и пожалуй, дружинушка, развлекаться. Оттрахают всех, уйдут... Ох, хлебнули ж мы горя. А потом армия пришла. Как раз "Мертвая голова" у нас и высадилась. В три дня порядок навели. Лордов, кто сопротивляться вздумал -- на осину. Без суда и следствия. Кто в леса вздумал бежать -- объявили награду, выследили с помощью местных, окружили и взяли. Кто с оружием попался -- опять же, на осину. Кто сдался -- каторга и поражение в правах. Но в живых оставили. Я после того поняла - если хочешь чего-то, держись, по-первых, Империи, во-вторых -- армии. Правильные люди тут. Даже если любят, чтобы им руки колготками связывали, -- она хихикнула. -- Я, когда вербовалась, сразу сказала -- отправьте, мол, туда, где "Мертвая голова" стоит. Или ее части. Так вот сюда и попала.

-- Так ведь тяжко ж...

-- Тяжко? Парню разок-другой дать? Парню, который, может, мою сестренку от баронского дружинника спасать будет, ежели те вновь бунт учинят? Который голову свою под пули подставлять будет? Видела я их, как они дрались, как в танках горели, когда колонна в засаду угодила... Не смеши меня, Рус. А на все остальное... врачи есть. Психологи те же. Хорошие. Я нормальная буду, нормальная, и любить смогу, и кончать, извини, по-настоящему... И рожать тоже. И никто, главное, потом ничего не узнает. Проходила службу во вспомогательных частях. Ты не думай, у нас тут курсы разные есть. Учат, чему только захочешь. И компьютеры, и сети, и биотехнология, что угодно. И служба у нас тоже есть, так что, ежели кто эдак с ехидцей спрашивать начнет -- мол, знаем мы эти "части вспомогательные","вагинально-давательные" -- всегда ответить сможем. Да так, что второй раз спрашивать никому не захочется.

Я ушел, зная, что приду еще.

...Так мы стали друзьями. Я приходил к ней каждое увольнение.

Вой сирен полоснул по нервам, вырвал из зыбкого предутреннего сна. Я почти что камнем рухнул вниз. Как капралу и командир отделения мне полагалась привилегированная верхняя койка. Почему и отчего она считалась лучше нижней лежало вне пределов моего понимания, но ломать традиции и, как говорится, пИсать против ветра я считал глупым. Я здесь не для того.

-- Тревога! -- надрывался металличесикий голос. -- Боевая тревога! Три креста! Расписание "Взлет"! Срочный взлет!...

Три креста и расписание "Взлет" означали, что весь личный состав отдельного десантно-штурмового батальона "Танненберг" в срочном порядке грузится в транспорты и стартует.Со всем штатным вооружением и боевой техникой. На базах остаются только по два-три человека "дежурного персонала". Они будут считать себя несчастнейшими людьми во всей Вселенной -- но потом вполне может оказаться, что им очень, очень крупно повезло.

Мое отделение в полном составе уже рванулось к оружейной. Мне навстречу попался господин старший сержан-наставник Клаус Мария -- лицо красное, перекошенное, глаза такие, что лучше в них и не смотреть. Во избежание нервных стрессов и срывов.

-- Господин старший...

-- Восстание! -- проревел он. -- Восстание на Зете-пять! Чужие восстали!

Зета-пять. Понятно, почему нас подняли -- мы ближайшая к ней населенная планета. Земной тип, кислородная атмосфера, богатейшие флора и фауна, мягкий климат, изобилие суши (в отличие от нас), вдоволь морей и океанов. Конфетка, а не планета. Правда, осваивать ее начали недавно. Когда люди осмелели настолько, что дерзнули обосноваться на планете по соседству с Чужими.

Да, на Зете-пять имелись Чужие. Конечно, не те, что владеют звездными державами в районе Денеба или ядра Галактики. Чужие попроще, я бы даже сказал, примитивнее. Не так давно вышедшие из железного века и только-только начавшие формировать свои собственные племенные союзы.

Но тут пришли мы.

И презрительно назвали их "лемурами".

Они и в самом деле походили на лемуров -- покрытые мягкой шерсткой, большеглазые, обитатели великих девственных лесов, где они облюбовали средние этажи древесных крон. На земле и на деревьях они устраивали маленькие делянки, рыхля их изогнутыми сучьями: железо у них пока еще было слишком дорого и редко. Жили племенами. Огонь знали, но не любили -- были вегетарианцами и сыроядами. И, само собой, лучшими следопытами и охотниками, известными человечеству.

И вот -- восстали. Мирные, тихие лемуры. Они даже между собой не воевали. Конфликты улаживались ритуальным поединком, в котором, однако, не проливалось ни капли крови. Честно говоря, больших подробностей я не помнил. Лемуры числились потенциальным противником, как и все Чужие расы, жившие на одних планетах с людьми, но особенного внимания им никогда не уделяли. Никто не верил, что на Зете-пять возможен конфликт. Лемуры держали свои леса, которые колонистам были ни к чему -- экспорт древесины в условиях космоса заведомо разорителен. На планете хватало равнин и речных долин, где поселенцы возделывали поля и сады -- на Зете отлично приживались самые экзотические фрукты, мечта генетика. Не слыхал я и чтобы этих самых "лемуров" люди стали бы держать в рабстве или как-то угнетать -- попробуй, найди этих ловких малюток в непроходимых зарослях, да еще и на вершинах деревьев!

Что-то непонятное. Скорее я бы уж поверил в начавшееся вторжение иных, куда более развитых и агрессивных рас, вдобавок похожих на нас в своем безудержном стремлении к экспансии, неважно какой ценой -- лишь бы захватить побольше "жизненного пространства".

А тут -- лемуры.

"Дарю, как лемур лемурУ эдакую муру..."

Впрочем, я не мог долго предаваться размышлениям. Под вой сирен и полыхание прожекторов мы бежали к транспортам. Они уже давно не поднимались в воздух вот так, все вместе, таща в брюхе полностью всю роту с положенным ей тяжелым оружием.

Имперские корабли и транспорты вообще строились с размахом. Когда была возможность, солдат следовало перевозить в условиях, несколько, как говорится, приближенных к человеческим. Не набивая трюмы под завязку, как мы мелких креветок в вакуумные контейнеры. На отделение полагался вполне приличный кубрик.

Разумеется, все эти удобства были на самом пробивающем пространство корабле, который, как и положено, стартовать с планеты не мог. Для этого крейсера Глубокого Космоса были слишком огромны, так что никакие двигатели не подняли бы с поверхности этакую махину. К самым первым их них, что не покидали орбит, с планеты поднимались челноки, разгоняемые примитивными жидкостно-реактивными двигателями. Потом появились движки атомные. Эти оказались получше, но зато каждый из них оставлял в атмосфере радиоактивный след как после небольшого ядерного взрыва в пять-семь килотонн.

Тем не менее они помогли - когда строились уже настоящие "покорители Пространства", настоящие корабли, на которых человечество достигло звезд. И обнаружило, что землеподобные планеты с кислородной атмосферой и белковой жизнью - не такая уж исключительная редкость, хотя, конечно, попадались они куда реже чем бесполезные газовые гиганты, подобные Юпитеру, откуда мы пока еще не научились извлекать ничего толкового. Может, со временем и научимся...

Мало-помалу справились и с грязными, битком набитыми всевозможнейшими тяжелыми изотопами выхлопами ядерных "челноков". На одном их таких, для чего-то размалеванного зелеными и коричневыми пятнами "летнего" камуфляжа мы сейчас и поднимались на орбиту. Туда, где наматывала бесконечную спираль вокруг Нового Крыма изящная "Мерона", элитный скоростной клиппер, гордость "Танненберга" и всей достославной дивзии "Мертвая голова". Небольшой, но быстрый - даже в под- и над- пространстве, как выяснилось, имеет значение масса покоя.

Именно здесь, на "Мероне", я впервые увидел и услышал Иоахима фон Валленберга, майора, командира "Танненберга". Он обратился к нам, когда стонущие от перенапряжения реакторы разорвали-таки неподатливую ткань пространства и клиппер ушел в затяжной прыжок.

На экранах мелькали звезды - компьютеры транслировали имитацию "полета" со сверхсветовой скоростью через обычное пространство, как если бы мы ехали на сакраментальном поезде из пункта А в пункт Б. От Нового Крыма к Зете-пять.

Господин Иоахим фон Валленштейн говорил короткими энергичными фразами, и можно было представить, как он расхаживает сейчас по мостику, резко рубя воздух ребром ладони.

-- Зольдатен! Сегодня перед нами поставлена важнейшая задача. Защита добропорядочных и законопослушных граждан нашей великой Империи от наглых и кровавых посягательств Чужих. На планете Зета-пять имеет место мятеж. Лемуры осмелились пролить кровь наших собратьев по расе. Наш долг - спасти безоружных, вывести в безопасное место уцелевших и преподать аборигенам такой урок, чтобы они раз и навсегда запомнили -- не связывайтесь с людьми, в этой войне вас ждут только муки и смерть. Наглый бунт должен быть подавлен в зародыше. Никому не позволено безнаказанно проливать человеческую кровь. Наша эмблема должна стать символом ужаса, непреодолимого и неотвратимого. И неважно, кто стоит за спиной лемурьей смуты -- именно их руки деражли оружие, от которого гибли наши старики, женщины и дети. Поэтому мы покараем исполнителей. И, не сомневаюсь, в свой черед мы не только узнаем, кто вдохновил этих несчастных дикарей, но и принесем наше возмездие к порогу вдохновителей. За фатерлянд! За его величество кайзера! За всю нашу расу! Хох-хох-хох-хайль! Зиг хайль!

Переборки клиппера содрогнулись от согласного рева сотен и сотен глоток, в упоении оравших "Зиг хайль!"

Я тоже кричал. Хотя было донельзя противно.

Мерона ломилась сквозь пространство на самом пределе возможностей своих реакторов. Звезды так и мелькали в компьютерных "окнах". Такого вот безумного бега нам оставалось почти полных сорок часов.

Мое отделение валялось на койках. Кто в буквальном смысле плевал в потолок, кто пялился на красоток из радела "Отдых" журнала "Императорский Десантник", кто резался в "морской бой" на деньги. Карты на борту были строжайше запрещены.

И все в равной степени мандражили.

Старавшийся казаться невозмутимым Микки шепотом молился, и притом -- по-немецки. Индусы сели в свои позы лотоса и уставились друг другу в глаза. Фатих метался по кубрику словно лисица по клетке.

-- Сядь, турок, не мелькай, -- раздраженно бросил Мумба. Он как раз и сражался в морской бой с Раздвакряком. -- Без тебя то...

Мумба осекся. Недостойно императорского десантника проявлять столь неподобающие настроения прямо перед боем.

Я сделал вид, что не расслышал, будучи поглощен чтением. Собственно говоря, читать мне как раз сейчас не полагалось, а полагалось беседовать с личным составом, поднимая его, состава, боевой дух и готовность немедленно умереть за обожаемого монарха.

-- Муторно-то как, -- вздохнул Кеос, отбрасывая в сторону "Десантника". Поуобнаженная красотка застыла, обиженно глядя с подогнувшейся страницы одним глазом. -- Прям блевать хочется. Господин капрал! А господин капрал! Что в уставе говорится по поводу неодолимого желания рядового блевать перед боем? Во сколько марок штрафа мне это обойдется?

-- В пятьдесят, -- сказал я, не отрываясь от книжки. -- Выписать тебе квитанцию?

-- Так я же еще не блюю...

-- Тогда умолкни, Кеос. Не баба, чай.

-- Не баба, не баба... -- злол проворчал румын. - Посмотрим еще, кто из нас бабой окажется, когда под отравленные дротики полезем...

-- Угомонись, -- сказал я, глядя на Кеоса поверх раскрытой страницы. -- Никто тебя в заросли не погонит. Пока не пройдутся артиллерией, а летуны напалмом зеленку не прочистят.

-- Я слышал -- макаки эти и под землей могут... - проронил Мумба. -- Из туннелей вылезают -- и ну горла резать...

Я поднялся. Отделение и в самом деле нуждалось в беседе. И подъеме морального духа. С такими нытиками в бой идти -- только сам погибнешь и их всех положишь. А мне надо, до черта надо выполнить этот первый боевой приказ. И не просто выполнить, а выполнить на "отлично", чтобы меня заметили...

-- Откуда бы не вылезли -- обратно уже не залезут, -- меланхолично резюмировал Хань. Этот проделывал какие-то пассы руками -- нет, не у-шу, что-то иное, вроде дыхательной гимнастики. -- На что тебе, Мумба, винтовка дана? Девочек удовлетворять, если длинны своего не хватит?

Мумба немедленно взбеленился, поскольку, за отсутствием каких-либо иных внятных достоинств очень гордился как раз длинной соответствующего своего органа. Как-то раз он поставил этим даже в тупик наших снабженцев -- никак не могли отыскать подходящих по размеру защитно-профилактических средств. Поиски эти сопровождались обильной перепиской, донельзя казенной, что делало всякое серьезное ее чтение невозможным -- у всех начинались колики от хохота.

-- Тихо! -- гаркнул я, приподнимаясь с койки. -- Мумба, успокойся. Хань, заткнись. Не хватало мне только вас, уродов, от трибунала отмазывать. Помните, что бывает за драку в боевой обстановке?

-- Сваарг, -- мрачно бросил Назариан. -- Не хотел бы я там очутиться...

-- А что, уже бывать приходилось? -- немедленно поддел его Глинка.

Назариан метнул на чеха гневный взгляд, но ничего не сказал. Поднял отброшнный Кеосом журнал и зашуршал страницами.

Я-то знал, что Назариан как раз бывал на Сваарге. Правда, не в качестве заключенного -- иначе его бы просто не взяли в армию -- а посетителя. Приезжал на свидание к сестре. Девчонка умудрилась вляпаться в какой-то "студенческий заговор" и получила десять лет по статье "за недонесение", поскольку щепетильная имперская Фемида не отыскала никаких доказательств ее участия в подготовке покушения на местного гауляйтера, сиречь генерал-губернатора.

-- Тихо, ребята, -- уже нормальным голосом сказал я. -- Ничего не сделаешь. Взялся за гуж -- не говори, что своя рубашка ближе к телу. Там сейчас на самом деле умирают. Дети, девчонки, старухи беспомощные. Или мы не мужики? Или мы не люди?

-- И боевые приличные к тому ж... -- громким шепотом сказал Раздвакряк.

-- И боевые приличные к тому ж, -- согласился я. -- Так чего ж не сделать дело, которое и правильное, и моральное, да за которое еще и платят? Что нам эти лемуры? Неужели нас хитрее? Мы же не идиоты -- дуром лезть в заросли, верно?

===

За пять часов до высадки с нами начали проводить последний инструктаж. Каждый взвод собрался вокруг рельефной, на компьютере смоделированной карты - место высадки с показанной ближайшей задачей.

С нами был наш лейтенант и еще один офицер, в кожаной тужурке без погон, в простом черном берете, как у танкистов и без всяких эмблем на рукаве. Человек из ниоткуда. Лицо - истинно арийское. Волевой подбородок с заметным до сих пор шрамом, холодные серые глаза, из-под берета видны короткие светлые волосы. Лейтената пришелец не перебивал, сел в сторонку и слушал себе, не особенно отсвечивая.

Мне он не понравился сразу. Было в нем что-то от родной и незабвенной Geheime Staatspolizei.

-- Ставлю задачу, -- спокойно и холодно сказал лейтенант. -- Взвод высаживается у деревни Кримменсхольм. Отделения с максимально возможной быстротой занимают поселок, ни на что не отвлекаясь. Лемуров игнорировать до тех пор, пока они игнорируют нас. Есть данные, что они не станут связываться с десантом. Мы не судьи и не палачи. Наше дело -- безопасность штатских. Гражданское население должно покинуть Кримменсхольм и эвакуироваться. Мы обеспечиваем прикрытие. В случае атаки аборигенов занимаем круговую оборону и отстреливаемся, пока погрузка гражданских лиц не будет закончена. Разведка не предполагает массированного наступления лемуров на нашем участке. Действуем спокойно и внимательно, парни, помним, что на орбите наши крейсеры, и что у лемуров нет не только тяжелого оружия, но и вообще огнестрельного. Они берут только массой. А что может быть лучше для пулеметов, чем противник, атакующий густыми цепями?

Он старался нас ободрить. Вчерашние рекруты шли в свой первый настоящий рейд и донельзя трусили. Что вполне понятно и объяснимо. Но легче от этого лейтенанту наверняка не становилось. С такими солдатами непонятно куда глядеть -- не то на противника, не то на Раздвакряка, чтобы чего не учудил.

-- Занятие Кримменсхольма проводим по схеме "два-бэ", -- лейтенант вытянул руку. -- Отделения входят в деревню с четырех сторон, здесь, здесь, здесь и здесь. Продвигаемся к кирхе. Сильные очаги сопротивления обходить, мелкие подавлять своими силами. Даю дефиницию: сильным считается очаг, на подавление которого требуется более трех минут.

Схема "два-бэ" предусматривала наличие дружественно настроенного мирного населения. Нет нужды бояться, что из-за приоткрывшейся на миг ставни симпатичная веснушчатая девчушка с косичками всадит тебе в спину железный бельт из натянутого руками взрослых арбалета.

Высадка. Нас уже сбрасывали трижды на транспортных ботах. Ничего осбенного, только жуткая болтанка. Раздвакряка немедленно вырвало.

Мы сидели, вглухую затянувшись ремнями. Двигатели выли так, словно грозились вот-вот лопнуть. После посадки возле этого самого Кримменсхольма останется здоровенное выжженное пятно, да еще и донельзя радиоактивное. Мы наглотались таблеток; о том, чтобы заблаговременно выдать эти самые таблетки гражданским и речи, само собой, быть не могло.

...О землю нас шандарахнуло так, что мне показалось -- многострадальный бот немедленно развалится на мелкие кусочки. Но ничего -- имперская сталь выдержала, хотя все до единого сочленения жалобно заскрежетали.

-- Взвод! -- холодно скомандовал лейтенант, рассматривая собственные ногти, словно ожидая увидеть там нечто потрясающе интересное. -- Встали, господа. Пошли. Как говорится, женихами!

Широкие створки распахнулись, упали наружу. Хлынул солнечный свет -- здешняя звезда относится к тому же спектральному классу, что и наше собственное "коренное" светило. Небо было голубым, трава -- зеленой, стволы деревьев -- коричневыми.