Он терпеть не мог летать. Многотонная махина, о четырех изрыгающих пламя двигателях-глотках, прущая сквозь атмосферу казалась чем-то противоестественным. Даже сидеть в ее чреве и то представлялось ему отвратительным - словно сам становишься причастным к этому механическому монстру. Он попытался сотворить бы нечто вроде дракона, если б только смог. Впрочем, куда там ему до драконов, не говоря уж о заклятьях мгновенного перемещения! Это удел настоящих магов, таких, как Ольга, Антон, Светлана или - страшно подумать! -- сам шеф. Ему до них как до той башни. И ничего тут не поделаешь. Сказки о патрульных, ставших настоящими чародеями, способными чуть ли не зажигать и гасить звезды он считал сказками. Удел патрульных это… удел патрульных.

Разумеется, никто и никогда им этого не скажет. Напротив, руководство всячески подчеркивает, как они нужны, как важна их миссия… без конца на разные лады толкуя известную притчу о пирамиде, что невозможна без своего основания. Пилюлю постараются сделать максимально сладкой, отправят сюда, за океан, на специальный двухнедельный семинар, устраиваемый в рамках какой-то партнерской программы коллегами из американского Ночного Дозора - но ты все равно никогда и ни за что не забудешь о том, что ты - всего лишь патрульный. А если точнее - надсмотрщик. Говорят, еще несколько лет назад в таких, как он не было нужды. А вот теперь Ночной Дозор самую острую, самую отчаянную нехватку испытывает именно в таких, как он - скромных, незаметных, серых тенях, скользящих по московским улицам, незаметных не только для чужих, но и для своих. Схватки, поединки, погони и единоборства, головоломные операции, интриги и все прочее - тоже удел магов. Но они вступят в дело лишь после того, как патрульные расчистят им дорогу… если надо, то и собственными телами. Такова жизнь, и нечего жаловаться на судьбу. Тем более когда ты знаешь, что произойдет, если Дневной Дозор сорвется-таки с привязи…

Здесь, за океаном, это тоже знают. Самая крепкая цепь не прочнее своего слабейшего звена - а московское звено опоясавшей всю планету цепи Ночного Дозора за последние годы более чем ослабло. Когда наружу рвется все самое темное и страшное, что скопилось за десятилетия в человеческих душах, нечего удивляться тому, что Дневной Дозор и его подопечные жируют и процветают.

Конечно, команду шефа не оставят без помощи. Поступят деньги на соответствующие счета, таких, как он, примут на всем готовом здесь, в жарком Далласе, с ними будут возиться, и в самом деле стараясь научить всему, что только возможно - потому что здесь, в бестревожной Америке, где проблемы с Дневным Дозором совсем иного свойства, прекрасно понимают, что случится, если цепь-таки лопнет в самом слабом своем звене, и Тьма хлынет на московские улицы.

Две недели позади. Пожалуй, он провел их не без пользы… наверное, это и впрямь поможет лучше нести службу. К каждому из московских гостей любезные хозяева приставили по персональному наставнику - они тоже стремились к максимальной эффективности, эти умные и осторожные чародеи американского Ночного Дозора, прекрасно понимающие, что каштаны из огня лучше всего таскать именно чужими руками… и притом соответствующим образом подготовленными.

Ему достался молодой маг по имени Джим. Джим Ваддел, в обыденной жизни - энергичный и подающий большие надежды профессор университета, занимающийся пограничными состояниями сознания. Очень деловой, хваткий, вдумчивый и - в отличие от большинства своих сограждан - понимающий, что какая-то объективная реальность существует и за пределами границ его благословенной Америки. Джим и в самом деле мог научить многому. Очень многому…

Но сейчас вспоминалось совсем другое. Последний вечер здесь, в Далласе, когда они с Джимом сидели в ресторанчике "Стрекоза" на развеселой Гринвилл-авеню, где в каждом втором доме - или бар, или ночной клуб, или ресторация. Где люди даже ходят пешком - такое впечатление, что в Далласе они окончательно сменили ноги на колеса. Нижние конечности остались только для нажимания педалей газа, сцепления и тормоза…

Подали семиунцевый сочный нью-йоркский стейк с грибами - вопреки ожиданиям, американская кухня оказалась очень даже ничего. Да и вообще, слишком много болтали чуши об этой стране - стоило съездить хотя бы для того, чтобы убедиться: читают тут несравненно больше, чем на родине. И у Ночного Дозора, соответственно, работы не в пример меньше.

-- Скажи, Майкл, -- спросил Джим, сосредоточенно орудуя разделочным ножом. - Каков главный вопрос… что бы ты хотел спросить самое главное, перед тем, как улететь?

Джим неплохо говорил по-русски - и где только сумел научиться? Акцент почти не чувствуется.

-- Главный вопрос… Слишком много вопросов, и все главные, -- попытался отшутиться он.

-- Нет, так не бывает, -- серьезно возразил Джим. Снял очки, начал зачем-то протирать. Водрузил на нос и до невозможности стал похож на университетского преподавателя, принимающего зачет у не слишком усердного студента. - Главный вопрос есть всегда… нужно только его правильно сформулировать.

-- А зачем? -- попытался было контратаковать Михаил, но извечный русский вопрос американского практика не обескуражил.

-- Правильно поставленный главный вопрос придает смысл нашему существованию. Неправильно поставленный вопрос ведет нас к саморазрушению… чем вы, русские, последние года только и занимаетесь. Я уважаю ваше… гммм… privacy, но я не только работник Ночного Дозора. Я сайентист, ученый, исследователь… и потому мне интересно, что ты мне ответишь.

-- Ведешь статистику? -- Михаил всерьез попытался уйти от ответа.

-- Веду, -- без тени улыбки кивнул Джим. - Собираю данные, обрабатываю. Готовлю статью на эту тему. Разумеется, под грифом "совершенно секретно". Ну, так что ты скажешь?

-- Главный вопрос… -- замялся Михаил, чувствуя, что разговор из непринужденной застольной беседы сворачивает куда-то совсем в другое русло. - Ну-у-у… наверное - почему в мире столько горя и несчастий, если, по идее, черные и белые должны друг друга уравновешивать?

Джим разочарованно покачал головой. Вонзил нож в сочную мясную мякоть.

-- На этот вопрос есть очень простой ответ. Ты легко найдешь его, если чуть отложишь повседневное и задумешься… гм… о вечности. Да-да, не улыбайся. О вечности. Но главный вопрос в другом… он над всеми нами, над темными и светлыми магами, над Дозорами, вообще над миром…

Джим внезапно махнул рукой и быстро перевел разговор, к немалой михаиловой радости.

Он словно хотел меня подвести к чему-то, думал Михаил, уже сидя в зале ожидания аэропорта. Ээх, плохо быть патрульным. Некогда философствовать и думать о вечности. День прожил без происшествий - праздник. Друзья остались целы и невредимы - удача. Тут даже "служебки"-то читать некогда, не говоря уж о каких-то там философствованиях. Ему, Джиму, хорошо - не бывало у них никогда таких черных смерчей, как тот, что удалось потушить Антону Городецкому, не шло на прорыв всемогущее инферно, грозя разверзнуться кипящим адом прямо посреди Москвы…

Объявили посадку. Аэробус "Люфтганзы" пойдет прямым рейсом до Франкфурта, там пересадка, еще три часа лету - и вот она, Москва, родимая, первопрестольная… Вот только почему там мерзко потеют ладони? И отчего до смерти хочется повернуться и побежать, не важно куда, лишь бы не садиться в брюхо этого летающего левиафана?..

Но было уже поздно, людской поток подхватил его, втянул в трубу переходника, втиснул в кресло и так оставил.

А потом был взлет. И дежурные улыбки стюардесс. И его потные ладони, судорожно вцепившиеся в подлокотники. Земля повернулась, небо усмешливо заглянуло внутрь летучего чудовища и, наверное, удивилось - если, конечно, оно еще способно удивляться, столько повидав на своем веку.

"Если правильно сформулировать главный вопрос..." - вновь зазвучали в ушах слова Джима. Отчего у меня не вылезает из головы эта фраза? Какое отношение имеют ко мне теоретезирования обеспеченного и благополучного мага-американца, уверенно делающего сразу две карьеры разом - бьюсь о заклад, меньшее, чем Ночной Дозор Нью-Йорка или Лос-Анжелеса Джим не возглавит - так какое они имеют ко мне отношение? Дело патрульных просто и понятно... на словах, конечно же. Это боевики Дозора отлавливают вампиров, гасят вихри инферно и занимаются прочими столь же героическими делами. Мы, мелкая сошка, серый легион - мы делаем главную работу, далеко не столь заметную, совсем не эффектную, и зачастую донельзя противную. Но в наших руках - то самое Равновесие, о котором столь печется начальство. Мы, именно мы, а не высокоодаренные маги, отсекаем большинство тянущихся во тьму ниточек. Мы, патруль, рабочие лошадки Ночного Дозора... те, кого Дозор Дневной привык не считть за соперников. О да, мы слабы, нам не выстоять в схватке - даже самая завалящая ведьмочка уложит нас на обе лопатки - но наше дело не драка.

Мы следим не за Дневным Дозором и даже не за Темными. Мы следим за своими, за теми, кто, не входя вНочной Дозор, также, как и мы, принадлежит гонимому нынче Свету. Наше дело - не дать свершиться недозволенному добру. Потому что добро, творимое стихийно, без четкого плана и понимания последствий, способно открыть дорогу такому Злу, что в сравнении с ним нсвершение этого конкретного Добра покажется не стоящим внимания пустяком.

И вот мы бороздим московские улицы - час за часом, день за днем, неделю за неделей; мы не спускаем глаз с тех, кто наделен силой и возможностью творить добро - сверх обычно отпущенного человеку предела. А кроме того, мы следим и друг за другом - все-таки патрульные Ночного Дозора тоже относятся к Иным.

Нас презирают. Нас называют "шавками" и "легавыми". Есть немало Светлых, что с радостью заложат патрульного начальству. Или, того хуже, Дневному Дозору. Раньше руководство не слишком переживало по нашему поводу. Сейчас, правда, времена изменились. Никто не хочет идти на эту собачью работу, все хоть сколько-нибудь згначимые маги увиливают... и на улицйах остаемся мы, передовой отряд Ночного Дозора... нам наплевать на то, как к нам относятся, мы знаем, что ослабь мы хватку - и Темные получат "законное право" на небывалые злодейства. Изощренные, коварные, какие нормальный человек, или нормальные принвший сторону Света Иной не в силах даже представить.

Мы собираемся своим кругом. Нам нет дела до склок и выяснения отношений там, наверху. Мы просто делаем свою работу. Но все-таки, при чем тут "главный вопрос"? Что за манера бросать многозначительные фразы-загадки у этих магов?! Ай, ладно, не стоит об этом думать. Семинар и впрямь был хорошим, Джим научил кое-чему - на улицах теперь должно стать полегче..."

Он постарался расслабиться. Ему предстоял тринадцатичасовой перелет - хорошо бы подремать, да только куда там! Себя он знал. Естественным образом ему не уснуть. А тратить на себя силы, или, тем паче, входить в сумрак (точнее, даже не в сумрак, а в ту слабенькое его подобие, только и доступное патрульным) представлялось Михаилу кощунством.

Двигатели гудели ровно и успокаивающе, самое время ейчас поразмыслить над тем, чтоузнал за эти две недели, постараться привести все в порядок - все-таки он уже не зеленый новичок, больше года в патруле, всего два выговора и дюжина благодарностей, не зря же послали за океан - но нет. Мысли путались, прыгали, словно пьяные кролики.

Вот ведь как она жизнь поворачивается... Четырнадцать месяцев назад его, Михаила Гладышева, открыли. Открыл как раз тот самый Антон Городецкий - случайно, они оказались на одной вечеринке. Уже потом Михаил узнал, что настоящие маги на такие мероприятия выбираются крайне редко и неохотно, предпочитая всему тоже свой круг. Какому-то очень старому другу Антон не смог отказать - и вернулся из гостей с добычей.

Жизнь перевернулась. Нет, он не испытал шока - сказалась специальность, все-таки биофизика приучает думать о таком, что большинство обывателей посчитает фантастикой еще большей, чем разгуливающие по Москве колдуны, оборотни и вампиры - но... С работы пришлось уйти, хоть и жалко было бросать почти готовую диссертацию. О ней Михаил нет-нет, да и вспоминал - дедушка-академик очень хотел видеть любимого и единственного внука хотя бы кандидатом. Но - что поделаешь, ты оказался избран судьбой, она сама метнула кости, и выброшенный ею расклад не перебьёшь. Изо дня в день топчи, топчи, топчи московские улицы, в жару и в мороз, в дождь и в слякоть - патрульного, как и волка, кормят исключительно ноги. Посма-а-атривай! Послу-у-ушивай! - этот древний клич московской ночной стражи перешел теперь к патрульным Ночного Дозора.

Конечно, приятно было забыть о вечной нужде, не считать каждую копейку. Выехать, наконец, из коммуналки, купить компьютер, помогать родителям и брату... Но куда важнее было знать - нет ничего важнее твоего нынешнего дела. Нет и не может быть.

А до главных вопросов мы еще доберемся. Придет и их время.

******

Почему и отчего это случилось, никто поначалу и не понял. Аэробус плыл на высоте десяти километров, много выше плотной пелны облаков, укутавших ленивую лежебоку-Атлантику, здесь могли встретиться зоны турбулетнности, но не более. Как известно, основные опасности подстерегают пассажирские лайнеры при взлёте и посадке, но не на крейсерском режиме.

Аэробус давно миновал линию терминатора, иллюминаторы заволокло плотной тьмой.

(М.б. сделать грозу при посадке?..)

...Громадину "А-тристасорокового" внезапно затрясло. Пол заходил ходуном, с треском раскрывались крышки багажных полок и оттуда вниз низвергались водопады сумок, портфелей и кейсов. Визг и вопли слились в один сплошной гул, кто-то пытался вскочить, судорожно дергая ремни, кто-то, напротив, глубже вдмиался в кресло, закрывая голову руками, точно это могло помочь. Лайнер внезапно начал падать, к горлу подкатила тошнота - и все, что Михаил сейчас мог, это вцепиться в кресло и...

И шепотом молиться, неважно кому - Тому, который Наверху.

Не дай свершиться страшному. Не попусти. О господи Боже сил, защити и оборони!

А высота все падала, и насмерть перепуганные стюардессы уже не метались по салону, тщетно пытаясь погасить панику какой-то наспех придуманной ложью -- cами, очумев от ужаса, лезли кто куда, словно в падающем гиганте могло найтись такое место, где можно спастись!..

И тут Михаил ощутил молнию. Корпус машины словно сделался прозрачным на миг; тучи над головой набрякли, готовые вот-вот метнуть в обреченный, но еще цепляющисйя за жизнь лайнер последнюю роковую молнию -- ту, что сожжет двигатели, превратив гордого небесного исполина в беспорядочно падающий наземь кусок металла.

Нет, о господи, нет, да нет же!!! -- закричал он беззвучно и _ потянулся вверх, к еще нерожденной молнии. Он сам не заметил, как вошел в сумрак, неважно уже, как глубоко, он просто чувствовал яростный жар небесного огня на руках; он вырастал, он тянулся ввысь своей новой бесплотной ладонью, тянулся к сердцу рождающейся смерти -- его и всех пассажиров злосчастного "триста сорокового".

Никто и никогда не учил его подобными вещам. Но сейчас -- сейчас он чу вствовал, как на плечо словно бы легла чья-то уверенная рука и чей-то голос сказал _ без слов:

"Давай, парень. И ничего не бойся. Я рядом, подстрахую, в случае чего".

И он дотянулся -- дотянулся до молнии, острая боль метнулась прямо в сознание, он захрипел, заскрежетал зубами - но пальцы уже мяли и рвали то, из чего должна была вот-вот грянуть гибельная огненная плеть.

...Он рухнул обратно в свое кресло весь покрытый потом. Молния вспорола- таки небо, совсем рядом с лайнером, но двигатели остались целы, их захлебываюёщийся вой внезапно сменился ровым, победным гудением, аэробус выровнялся, качнул крыльями, словно не веря сам себе -- и начал набирать высоту, заходя на второй круг.

* * * * * *

...Всю дорогу до Шереметьево Михаил просидел, закрыв лицо ладонями. Что случилось? Что произшошло? Что он наделал? Яснее ясного, что они должны были разбиться. Он вошел в сумрак. Спас себя и еще три сотни пассажиров аэробуса - и тем самым наверняка выдал Темным очередную лицензию на законные злодейства. Преступления, которые не будут раскрыты, пропавшие бесследно дети, послужившие материалом для изуверских опытов какого- нибудь завулоновского приятеля, лишние лицензии для изголодавшихся вампиров или соскучившихся по человечине оборотней. Что же он наделал? Что натворил?..

(мысль по ходу -- если обычные люди могут служить пищей Иным, то почему младшие Иные не могут служить пищей Темным Богам? Может, Михаил как раз и был предназначен в жертву?)

Или, может, все еще не так страшно? Договор ведь позволяет истолковать его деяние как самозащиту. К ней прибегать не возбраняется. А что спаслись остальные _ так это уже не его вина, другого выхода просто не оставалось...

Эта мысль помогла, но ненадолго. Ох, ох, что-то будет, как-то встретит его Москва?..

...Аэробус пикировал на Шереметьево, точно коршун на добычу.

* * * * * *

(дальше Михаила встречают и привозят в штаб НД)

…

-- Мы уже получили от Завулона официальный протест, -- мрачно сказал шеф. -- У него была лицензия, понимаешь ты это или нет?

-- У кого? - опешил Михаил.

-- У Франкфуртского Выродка. Ну, чего так на меня уставился? Не слышал никогда?..

-- Патрульным эта информация обычно не доводится, -- мягко напомнила Ольга с дивана.

-- Вот то-то и оно, что не доводится.... -- проворчал шеф. С отвращением поднял двумя пальцами за край валявшийся на столе свиток. -- Завулон бросил мне это в лицо. Этот ублюдок... выродок из Франкфурта... оазывается, десять лет сидел на одних бананах... и наконец-то получил свой приз. А также разрешение на прицельную стрельбу, -- шеф криво усмехнулся. -- Понимаешь теперь, Мишенька? Весь этот рейс должен был пойти на корм этому... не то троллю, не то огру... не то их помеси...

-- Бульдога с носорогом, -- мрачно прокомментировали с дивана.

-- Неважно, -- махнул рукой шеф. -- Ты их спас, Миша. Себя и их. Если б ты спас только себя...

-- Но, Борис Игнатьевич... как же жребий мог пасть на меня?.. ведь я же... или нет?.. -- чувствуя, что мир вокруг него рушится, пробормотал Михаил.

-- Вот это я тоже очень хотел бы узнать, -- прорычал шеф. -- Не беспокойся, я уже послал запросы... всюду, куда нужно. Черт возьми, пусть вмешается Инквизиция! За что мы, спрашивается, им платим?..

-- Можешь быть уверен, Миша, -- осторожно сказала Ольга, -- мы на тебя лицензию никому не выдавали. Надеюсь, это в доказательствах не нуждается?

(Михаила долго осматривают)

-- Не понимаю, -- сказал шеф, озабоченно потирая лоб. -- Никаких следов... ничего. Миша, ты не обижайся... но ты и свечку-то затушишь только метров с десяти!

-- Я не обижаюсь, Борис Игнатьевич. На правду только глупцы обижаются.

-- Вот и хорошо, вот и славно, -- шеф кружил вокруг Михаила, словно археолог у только что откопанной редкой мумии. -- Нечего на правду обижаться, правда обидной не бывает...

Михаил на миг ощутил легкое покалывние в висках.

-- Ну, так что же? -- спросила Ольга.

-- Ничего, -- вздохнул шеф. У него был сейчас вид хирурга, только что потерявшего больного прямо на операционном столе. -- Ничего, понимаешь? Совсем-совсем ничего. Не должен он был гасить эту проклятую молнию, понимаешь? Не должен.

-- Ты забыл об Антоне... может, тут такой же случай? -- негромко произнесла Ольга.

-- Дорогая моя, -- шеф гордо задрал подбородок, -- за кого ты меня принимаешь? Разумеется, мысль о том, что стресс высвободил скрытые способности...

-- И что же? -- нетерпеливо перебила Ольга. Из всего Ночного Дозора такое себе позволяла только она. Ну и еще Светлана, когда бывала не в настроении.

-- Ничего, -- мрачно бросил шеф. -- Ни-че-го-шеньки. У Антона все было совсем не так. Он переходил на новую ступень -- и на ней оставался. И я это чувствовал, черт возьми! Да не только я -- все чувствовали! А здесь -- Миша каким был, таким и остался.

-- Орел степной, казак лихой, -- тихонько пропели с дивана.

-- Вот именно, -- сказал шеф, исподлобья глядя на Михаила. -- Упругая деформация, запрещенная всеми законами магии.

-- Кто может похвалиться, что на самом деле познал все ее законы? -- философски заметила Ольга.

-- Никто... -- неожиданно миролюбиво кивнул шеф. -- Ладно, Миша, спасибо тебе, ты свободен. Иди отдыхай. Свой властью дарую тебе три дня отгулов. Без отработки, -- расщедрился он еще больше.

-- Борис Игнатьевич! -- запротестовал Михаил. -- Да зачем это, в самом деле? Я в форме. Со мной ничего не случилось. Готов выйти прямо сейчас. Я ж понимаю, мои часы на ребят лягут, кому-то за меня отдуваться придется...

-- За ребят не бойся, -- внезапно сказала Ольга. -- Я тебя подменю.

Судя по тому, как выразительно поднял брови шеф, это заранее согласовано не было. Однако возражать глава Ночного Дозора не стал.

-- Хорошо, товарищ волонтерка. Взялась за гуж -- не говори, что своя рубашка ближе к телу. Миша, покажешь ей свой участок и передашь список поднадзорных. Потом можешь отдыхать. В среду, в девять ноль-ноль жду тебя на ориентировке. Свободны, оба! -- повысил он голос, потому что все-таки он был шефом, а Михаил и Ольга, что бы про нее не болтали девчонки-программистки, только его подчиненными.