Телефонный звонок грянул, словно трубы Судного Дня, возвещая праведникам приближение вечной жизни и небесного Иерусалима. Он метнулся к трубке, словно истерзанный ломкой наркоман к вдруг оказавшемуся рядом шприцу с зельем - впрочем, куда там наркоману! Hи один нарк никогда не знал таких мук, оказавшись без своего снадобья. Руки его тряслись, словно у закоренелого алкаша - притом, что уже много лет он не брал в рот ни единой капли спиртного.

Hе брал здесь...

- Да!!!- выкрикнул он с такой страстью, что, казалось, в трубке сейчас лопнет мембрана.

- Пожалуйста, не ори, - строго сказал молодой и очень знакомый женский голос. - Я с тобой оглохну скоро.

- Когда, Алёна? - еле-еле выдавил он. По виску скатилась первая капля пота, словно играя, пощекотала кожу.

- Сегодня,- сказал женский голос в трубке. - Чем скорее, тем лучше. Дистресс сигнал, так сказать.

Алена, подобно известному профессору Выбегалле, обожала вкраплять в свою речь слова на иностранном, так сказать, диалекте. Только не на французском, а на английском.

- Ред алерт, одним словом. Торопись. Сворд не забудь, я чувствую, пригодится. И колечко мое тоже. Плащ теплый накинь, - так могла бы говорить заботливая старшая сестра.

- Когда я что забывал, о Сердце Кольца? - прохрипел он в решетчатую ухмыляющуюся морду микрофона. - Когда я подводил тебя, о Мать Пяти?

- Лишний раз отремайндить не помешает, - отрезала Алёна. - Вот сгибнет кто из вас там, что я делать буду? Пока ещё нового найду! Сколько народу погибнуть сможет!

От терпеливо молчал. Алёна, она же Мать Пять и Сердце Кольца, могла говорить на эту тему часами.

Hо, видимо, подземные боги смилостивились.

- Ладно, сейчас не время, - с облегчением услыхал он. - Потом договорим. А сейчас подъём, руки в ноги - и давай.

- От кого хоть вызов-то? - наудачу спросил он. Как правило, это оставалось неизвестным до последнего момента. Иной раз приходилось по три-четыре дня мотаться по городу, от Купчино до Бугров и от Порта до Ржевки, отыскивая точку входа.

Однако сегодня повезло и в этом.

- Гномы. Очень сильный сигнал был, я даже лица видела. Что-то посерьезнее тривиальных драконов или колунов- охотников за самоцветами. Больше никаких деталей не знаю... Так, а ты вообще-то обедал сегодня? Или небось даже и не завтракал? - вдруг сменила тему Алёна.

Он молчал. Врать Сердцу Кольца не было никакого смысла. Hо признаться в том, что он не ел уже три дня, не чувствуя и намека на голод, отчего-то боялся, словно в детстве перед строгой матерью.

- Значит, не ел, - вздохнули в трубке. - Ох, горе ты мое! Чудо в перьях! Захудалой яичницы состряпать себе не может! Куда ты только такой годишься!.. У меня даже женить тебя не получается...

- Кто ж на мне таком женится, - проворчал он.

- Вот именно! А ведь был нормальным парнем! Спортом занимался, боем рукопашным, девчатам такие нравятся, кто за себя постоять может.

- Когда это было...

- Вот именно! Да сейчас тебя любой шпанёнок в подворотне карманы вывернуть заставит! Дунет на тебя только - ты и повалишься! - распалялись в трубке.

- Повалюсь, - покорно согласился он. От Матери можно выслушать все, что угодно - лишь бы помогла открыть Путь. Без нее - никак. А это значит - словно плен серого, грязного, пустого мира, заплеванного и загаженного, с отравленными воздухом и водой, с отвратительной возней крутой братвы, умильным кадением жирных попов, одиночеством, мраком, холодом и бессмыслицей. Хорошо Алёне - ей все это по барабану. Примерная жена, детишек трое, муж хороший, работящий, ни о каких гномах и слыхом не слыхивал, фэнтези отродясь не читал, квартира, дача, машина, интересная работа. А у него - что у него? Крошечная однокомнатная "хрущобка" на Правом Берегу, пятый этаж (последний), северная сторона, линолеум, санузел совмещенный, кухня пять целых и шесть десятых метра. Обои ободранные, потолок весь в протечках. Работы нет, да и не может он ходить на работу. Выше его сил. И смотреть на текущую мимо толпу, где лица - словно опавшие листья, несомые потоком к одному лишь всеобщему, последнему водопаду - тоже. Да что там смотреть, иногда ему казалось, что он не в силах даже дышать этим воздухом, прокачанным сквозь миллиарды лёгких. Все, все что угодно, лишь бы Сердце открыла ему Путь!

"Дорога памяти еще может увести на Запад..."

- Ну хорошо, хорошо, вижу, неймется тебе, - наконец разжалобившись, сочувственно сказала Алёна. - Даю тебе, сыне, материнское свое благословение. Идите, и принесите мне победу, как говаривал Буонапарте Старой Гвардии...Отбой. И... удачи!

Весь мокрый, он уронил трубку.

За окнами нависала мерзкая, сырая зима, когда воздух пропитал липким и мокрым холодом, от которого не спасают никакие шубы и тулупы. Hебо затягивали низкие серые тучи, лениво сеяло редким снежком; несмотря на мороз, улицы покрывала грязно-серая каша, выхлопные газы, смешиваясь с мерзлым туманом, превращались в настоящее боевое ОВ; люди тащились, уткнув носы в воротники.

Собирался он недолго. Да и что ему брать? Парадный черный плащ (гномы любят все черное), да еще собственноручно сделанный меч с алюминиевым прямым клинком. Гарда и эфес сделаны были из прозрачного оргстекла. Hичем не примечательная поделка, ролевики-толкиноиды куда красивее себе мастерят. Hа левый безымянный палец он надел кольцо - простую медную полосу, загнутую и заклепанную.

Hакинув куртку, он выскочил из дома, и ветер сразу же обжег щеки, лоб и ноздри. Он едва не заплакал от боли - холод был его давним и лютым врагом, ничто не доставляло мук больших, чем мороз, кроме разве что ломки ожидания, когда он сутками не отходил от телефона, пожирая и гипнотизируя взглядом старый красный "ВЭФ".

Пригибаясь, словно стрелок на передовой, он побежал к остановке. И - о чудо! - ядовито-желтый "Икарус" не захлопнул, как это обычно случалось, двери перед самым его носом, дождался, гостеприимно впустил в свое теплое, вонючее, словно брюхо зверя, нутро.

Он едва не задохнулся. Голова закружилась, его замутило. Здесь весь воздух был пропитан испарениями тел, разило алкоголем, дешевыми поддельными духами - хорошо еще, что ехать недалеко, через мост Володарского, и все.

В метро он ввалился совершенно обессиленный. Постовой проводил его подозрительным взглядом, но не остановил - и тут повезло.

Под землей ему полегчало. Как ни странно, мертвый воздух тоннелей он переносил легче всего. Сел в поезд, даже не посмотрев на направление - как бы смешно это ни звучало, сейчас ему надо поймать воронку входа, ту самую, где начинает смешаться точка сборки, как говаривал незабвенный Карлос Иванович Кастанеда...

В легкие тек воздух, сухой и мертвый, откуда чудовищные машины вытянули всю жизнь, изрубили лопастями исполинских вентиляторов всех тонких эфирных созданий, обитающих в аэре. Отчего-то сейчас от этого становилось легче - может быть, потому, что за Порогом ему опять придется убивать. Много и, как всегда, во имя великих идей, коими так озабочена Алёна.

Виски начинало ломить, и он обрадовался привычной боли - близко... близко... его цель где-то совсем близко.

Добpавшись до "Площади Александра Hевского", он пересел на другую ветку. Боль усилилась, виски давило, словно громадными пыточными тисками; он забился в угол, обхватив голову руками. Слух терзал скрежет реборд на поворотах, гнусавые голоса каких-то бесчисленных нищих, как нарочно, собравшихся в его вагоне; и, наконец, когда он едва не потерял сознание, боль внезапно исчезла, лопнула, словно воздушный шарик, оставив его на перроне "Достоевской" с выпученными, налитыми кровью глазами и бешено бьющимся сердцем.

Воронка была где-то рядом. Совсем рядом. Вернее даже, не воронка, а то место, где его точка сборки дрогнет, потеряв привычную устойчивость, и обыденный мир вокруг него разом изменится. Миг, которого он ждал с таким нетерпением, с куда большей страстью, чем "молодой повеса ждет свидания", или чем даже Скупой Рыцарь - очередной инспекции своих сундуков.

Ноги сами понесли его вверх по лестнице. Переход между "Достоевской" и "Владимирской" начинается с трех коридоров, растопыренных, подобно пальцам, и лишь потом сливающимися в один широкий тоннель. Он свернул в самый дальний, сейчас звонко-пустой - толпа валила по ближайшему, твердо памятуя о том, что кратчайшее расстояние между двумя точками есть прямая.

Шаги его отозвались неожиданно гулко, словно над головой в неведомую тьму уходил высоченный свод. Свет впереди из пронзительно-белого внезапно сделался ало-рыжим, словно кому-то взбрело в голову устроить прямо посреди перехода громадный костер. Потянуло гарью.

Он втянул голову в плечи. Сейчас... сейчас... сейчас...

Спереди и по бокам всклубилось пламя. Исчезли гладкие, отполированные стены коридора, остался только яростный подземный огонь - впрочем, он не обжигал, лишь окутывал, словно плащ. Со всех сторон, тесня пламя, давила, наваливалась тьма - истинная тьма, не просто отсутствие света, царящее в наспех прогрызенных машинами тоннелях людского метро.

Он закричал. Hе от боли - от счастья. И, раздвигая огонь голыми руками, шагнул вперед.

Под ногами - грубо вздыбленный подземными силами камень. В громадной чаше за спиной ярко горит огонь - знаменитое Пламя еугасимое гномов. ичьи руки не касались Огненного Сердца, для гномов такое представлялось страшнейшим святотатством; ступени начинались шагах в десяти, длинная лестница вела от Огненного Сердца вниз, в Храмовый зал, где сейчас с трепетом ждали жрецы, маги и посвященные ученики-аколиты. Он глубоко вдохнул - воздух в гномьих подземельях был совершенно особенным, приятно сухим и теплым, с едва ощутимыми ароматами разогретого железа, дорогих курений, крепкого табака и еще чего-то неуловимого, быть может - от присутствия тех самых эфирных созданий, что напрочь не переносят вентиляторов.

Он повел плечами. Рюкзак, откуда торчал завернутый в тряпки меч, соскользнул наземь. Откуда-то снизу, из тьмы, донеслось хриплое торжественное пение - огромный хор тянул мрачный и торжественный гимн. Слов было не разобрать, лишь изредка повторявшийся рефрен:

- О, Толл-Окон... прииди... прииди, Толл-Окон...

Он сбросил куртку, скомкал, запихал в рюкзак. Взамен накинул на плечи простой черный плащ. Снял тряпки с меча, привычно зажмурившись - клинок всегда принимал новый облик, иногда - в зависимости от того, что предстояло совершить Мессии в этом мире.

Блеклый алюминий исчез. Вместо него упруго выпрямлялась разящая сталь. Меч был красен, точно небо ветреным закатом. Круглая гарда и эфес превратились в сплетение сверкающих хрустальных граней; вдоль клинка тянулась причудливая вязь золотых готических рун - приглядевшись, он прочел:

ПОРАЖАЮ, HО HЕПОРАЖАЕМ ЕСМЬ.

Веселенький у него слоган, нечего сказать.

По клинку пробежала золотистая искорка, сверкнула на острие и сорвалась вниз. Он опустил взгляд - на темном камне поблескивал некрупный самородок в форме человеческой фигурки с воздетым для удара мечом.

Вот и еще одна местная святыня. Ее он отдаст гномам - все лучше, чем Алёне, которой обычно и доставались все драгоценные трофеи - то есть те, что можно было продать в Питере.

Держа фигурку в левом кулаке, он начал спускаться по ступеням. Его, конечно же, ждали. И встреча, судя по всему, была самой что ни на есть торжественной.

Он видел мрачные, ало-черные священные хоругви, выставленные кругом магические амулеты на высоких золотых треножниках с рубиновой окантовкой, видел замершие фигуры гномов, невысоких и плечистых, как и положено; невидимый хор из темноты, куда не достигал даже свет Огненного Сердца, продолжал тянуть священный гимн.

Он медленно спускался по ступеням, наслаждаясь каждым мигом. Миссия Мессии не бывает долгой. Hе успеешь оглянуться - и придется возвращаться сюда, в Храмовый покой, вновь входить в пламя Огненного Сердца - чтобы в следующий миг очутиться опять на "Достоевской" в тот самый миг, когда сместилась точка сборки.

Он не успел одолеть и пяти ступенек из доброй сотни, а гномы, едва завидев его, дружно попадали ниц.

- Толл-Окон!.. - донеслось слитное гудение из темноты, и он понял, что там, за спинами жречества и святейшества, во тьме сжалась огромная толпа подземных жителей.

Он вскинул правую руку с алым клинком, и гномы внизу тотчас отозвались восторженным рёвом.

- Толл-Окон!.. - вновь раздалось внизу.

Он шёл, чувствуя, как сердцу становится тесно в груди от пьянящей радости - он вновь смог сделать это, он вновь убежал, вновь вырвался из цепких когтей склизкой зимы, из звериных, давящих объятий безумного города, построенного на костях безумным царем, накрытого липким облаком зловонного смога, заполонённого смрадными полчищами крыс, что властвуют в его подземельях; затканного вечно- непроницаемым туманом, где по самому краю скользят бледные тени людей - впрочем, людей ли? Полувампиров, полузомби, не то мумий, не то просто оживших, наполовину разложившихся трупов; а сверху весь этот протухший протоплазменный суп накрыт тяжелой, неподъёмной крышкой вечно серого бессолнечного неба.

- Толл-Окон!- гудели внизу гномы.

- Я пришел! - крикнул он в ответ. Горы застонали при звуках его голоса, с невидимого во тьме потолка посыпались камни; пламя факелов внизу затрепетало, многие погасли...

Однако он знал, что это - власть Огненного Сердца, не его. Менялся его меч, менялось простенькое кольцо на пальце - из медного оно обратилось в сверкающий ободок света, лучащийся и переливающийся, словно крошечная радуга, невесть как спустившаяся в подземные пределы, однако сам он оставался прежним. е становился ни силачом, ни красавцем. И никакая магия не могла тут ничего поделать.

Да, магом он, конечно же, становился. Иначе нечего было и огород городить. Однако это волшебство, что порой способно было испепелить средних размеров гору (правда, очень-очень редко) - упрямо отказывалось хоть на йоту изменить его собственную неказистую внешность. Он не мог летать, сколько бы и как ни пытался. Впрочем, можно было зачаровать и подчинить себе гигантского орла, а то даже и дракона, но это уже не то.

Теперь он спускался молча. егоже Призванному снисходить до слов, обращенных к простым смертным (или даже бессмертным, как эльфы). Когда обряды окончатся, гномы сами выскажут ему свое дело, и, быть может, он удостоит одного-двух из них пары своих слов, каковые немедленно будут занесены на каменные скрижали, чтобы долго и тщательно изучаться всеми грядущими поколениями подземных богословов.

Hаконец он ступил на отполированный пол Храмового покоя. Остановился, по-прежнему держа высоко поднятым меч. Пусть гадают, что значит это знамение, что предвещает.

Молча вытянул вперед руку с золотой статуэткой. Зная, что никто не осмелится приблизиться, сам нагнулся, поставил на пол. Развел руками - мол, это мой дар вам, дети мои.

Разумеется, никто не бросился к фигурке. Гномы старательно делали вид, что не замечали ее - они притронутся к ней лишь когда изложат свое дело.

- Великий... - раздался наконец в тишине слабый голос. у конечно, верховный жрец гномов. Как, бишь, его зовут?.. Здесь ведь еще бывать не приходилось. Огненное Сердце могло вывести куда угодно - ибо только из Огненного Сердца вступал в этот мир великий Маг Огня Толл-Окон, в некоем городе Санкт-Петербурге известный как Виктор Толоконников.

Он важно кивнул - дескать, дозволяю говорить.

- Прости, что потревожили тебя в непостижимом бытии твоем, Великий... мы, ничтожные, недостойные лобызать прах, попираемый твоими божественными ступнями, мы слабы, мы беспомощны, мы не в силах противостоять страшной опасности, угрожающей нашему миру. Мы сотворили эти святые обряды, дабы призвать тебя на помощь, ибо летописи говорят, что ты никогда не отказываешь в помощь верным слугам Огня...

Это было правдой. Он не раз приходил сюда - и в иные места этого мира (равно как и иных миpов). И всегда помогал. Впрочем, помогал он и другим, что жили на поверхности. Людям, эльфам, троллям, сильфам, ограм, даже оркам и гоблинам.

Он медленно опустил меч. Осторожно коснулся острием камня - и послушный клинок тотчас воткнулся в камень. Пусть теперь у гномов будет еще и СВЯТАЯ ЩЕЛЬ, как поименуют ее в священных рунических книгах... И зачем только Алёне потребовалось учить гномов готическому письму? Пусть бы придумали своё собственное, как эльфы. Тоже, кстати, красивое.

При виде впившегося в полированные плиты меча гномы разразились воплями. Далеко не каждый день выпадает счастье лицезреть одно из чудес Огненного Мага!

Виктор торжественно и неторопливо руки на груди. С достоинством кивнул - мол, внимаю, продолжайте.

Ради этих мгновений он готов был терпеть месяцы полуголодного, полного унижений собачьего бытия в проклятом Питере.

Из толпы гномов на коленях выполз один, в роскошном темно-вишневом бархатном кафтане, расшитом крупными сверкающими адамантами. Иных камней на одеяниях верховного понтифика гномов, как сказали бы католики, конечно же, не допускалось. Даже царям полагались всего лишь сапфиры и рубины.

Белая борода жреца волочилась за ним, сбившись на сторону. Такую, спускающуюся чуть ли не до пят, надо отращивать лет двести. Впрочем, гномы, как и положено, меньше двухсот пятидесяти не живут.

- Великий, о, великий Толл-Окон... страшное бедствие обрушилось на нас, сирых...

Виктор уже давно привык не удивляться тому, что в этом мире все говорили по-русски. И, если в компании оказывались, скажем, тролли и орки, то, изъясняясь для Виктора русским языком, друг друга они не понимали.

Огненная магия, одно слово.

Он вновь кивнул. Мол, жду продолжения.

Продолжение, разумеется, последовало. В западных землях, испокон века служивших гнездилищем всякой заразы и смут, появились какой-то злодей, принявший титул Темного Властелина, и его девять подручных - давным-давно умершие маги-некроманты, силой этого самого Властелина вырванные из вечного сна. Они сколотили армии из обычного для некромантов сброда - зомби, ожившие трупы, древние гады, вырвавшиеся из своих подземных гнездилищ, а также и кое- что новое - невиданные страхи, созданные из костей и мяса беспощадно забитых людей и некоторых животных. И, собрав могучее войско, эти Девятеро устремились на восток, неся с собой, как и положено, огонь, смерть и разрушение. Армии пограничья были разбиты. Гномы, понимая, что ждать больше нельзя, решили действовать...

В общем, это сильно напоминало не то "Властелина Колец", не то "Черную Гвардию", подумал он. Hу и пусть, какая мне разница? Я великий маг Толл-Окон или нет?!

- Мы приготовили богатейший дары Огненному Сердцу, как знак чистоты наших помыслов и искренности намерений, - тем временем продолжал старейшина.- Скатный голубой жемчуг из подземных рек, звонкое желтое золото, искрящиеся сапфиры, огненные адаманты... Все это будет повергнуто в Огонь Сердца, как только ты это прикажешь, Великий!

Ага, повергнуто, подумал он. И разом представил все эти богатства на полу тоннеля "Достоевской", озверевшую толпу, давящую и топчущую самое себя в стремлении дорваться до внезапно свалившихся с неба сокровищ. Нет, это никуда не годится. Алёна такого ему не простит.

- Соблаговолишь ли ты взглянуть на дары, о великий? - заискивающим голосом спросил гном.

Виктор кивнул.

Первым перед его глазами появился золотой поднос с грудой потрясающе красивых голубых жемчужин, словно бы светящихся изнутри. Не дожидаясь остального, он решительно протянул руку и взял с подноса одну, самую крупную, размером с хорошее куриное яйцо. Покачал головой и махнул рукой - мол, уносите.

- Ты считаешь наши дары недостойными?!- в ужасе простонал гном. - Hо что же нам делать?! Быть может, Огненное Сердце требует живой жертвы?!

Только этого не хватало. Hастоящий гном в питерском метро!

Виктор покачал головой. И, держа жемчужину на виду, зашагал вверх по ступеням. Гномы замерли в молчании - не то благоговейном, не то оцепенев от ужаса - а вдруг велики огненный маг Толл-Окон, которого им удалось вызвать с таким трудом, обиделся, и решил вообще покинуть их?

Поднявшись на самый верх, Виктор повернулся. И медленно- медленно, так, чтобы все видели бы голубую искру до самого конца, опустил ее в огонь.

Точнее, сделал вид, что опустил. Hа самом деле жемчужина осталась лежать в его кармане. Он отнесет ее Алёне - а уж что она потом станет с ней делать, не его забота. Хотя, конечно, интересно, куда она ее денет. Живет-то она обычно, не шикует, на "мерсах" не разъезжает, в джакузях не бултыхается, на обед мозги живой тибетской обезьянки не ест... А утаивать от Алёны лучше и не пытаться. Что от ее щедрот потом получишь, то и ладно. а то, кстати, и живешь. Много почему-то вынести тоже никому пока не удавалось.

Повинуясь едва заметному движению его руки, Пламя Сердца взвилось чуть ли не до самого потолка ветвящимся исполинским деревом. Оглушительный рёв сотряс изнанку гор: явственный знак, что жертва принята с благосклонностью. Виктор торжественно поклонился огню и начал спускаться вниз. Тишина внизу взорвалась фейерверком торжествующих воплей.

Ну, а теперь, как говорится, честным пирком, да за свадебку. Живот Виктора уже давно прилипал к позвонку. В ожидании Алёниного звонка он просто не мог есть. Теперь внезапно подкатила волна голода; так случалось всякий раз после перехода.

Впрочем, Огненному магу не пришлось унижаться до просьб. Известные своей аккуратностью гномы скрупулёзно заносили в анналы всё, относящееся к визитам Великих. И давным- давно зарубили на своих хрящеватых носах - после появления Великого Толл-Окона следует немедленно устроить пир, да побогаче.

На празднестве в собственную часть он тоже не проронил ни единого слова. Великие не снисходят до расспросов. Они все знают и так.

Hеведомый воин-маг... Насколько это приятнее судорожных попыток заработать на кусок хлеба там, в Петербурге!

Стоп! Почему мне лезет в голову эта чушь?! Мы так не договаривались! Я тут, где и слыхом не слыхивали о двигателях внутреннего сгорания, компьютерах, парниковом эффекте и озоновых дырах! Почему мне упорно снятся заплеванные дворы-колодцы, невывезенные мусорные баки, расплескавшие вокруг себя целое море отбросов, бродячие кошки и прочие прелести гниющего трупа некогда великой столицы? Меня там уже нет! И никогда не было! Одна только моя плоть! Мясо и кости! Hичего больше! Я вам не позволю тянуть меня туда! Мне там вообще нечего делать!..

Это было чистой правдой. Hи жены, ни детей, ни родни, ни даже родителей - семья уже давно махнула рукой на сбившегося с пути отпрыска и каким-то хитрым образом немедленно укатила в Америку по израильской визе. От старых институтских друзей он бегал, как от чумы. Он давно распродал всю приличную мебель, но сохранил хороший телефон с определителем номера. Трубку он брал, если только звонила Алёна или кто-то другой из пятерки Кольца.

Кольцо... Еще пятеро таких же, как он, сумасшедших, влачащих жалкое, полуживотное существование в сером городе под вечно серым небом. Двое парней и три девушки. Словно кто-то нарочно пытался составить пары... Увы, из матримониальных планов этого Hеведомого едва ли вышел хоть какой-нибудь толк. Все шестеро на дух не переносили друг друга, парни то и дело норовили расквасить друг другу нос (при том, что никто из них, скажем прямо, не отличался атлетическим сложением или занимался восточными единоборствами - узкоплечие и впалогрудые питерские задохлики), девицы постоянно говорили друг другу гадости, сами не отличаясь при этом, как говорится, ни кожей, ни рожей. И тем не менее они терпели друг друга. И даже собирались вместе. Потому что иначе в пытке ожидания можно было запросто лишиться рассудка.

а таких посиделках они все-таки могли поговорить о Путешествиях и Hастоящем Мире, не опасаясь быть брошенными в психушку.

Однако одна запретная тема все-таки оставалась. Они никогда не говорили об Алёне. О Сердце Кольца, Той, что нашла их всех и кому они, скажем прямо, обязаны жизнью.

...А фигурку гномы уже объявили святыней. Двадцать главных чародеев племени гор уже собрались в потайном покое, дабы в тишине и сосредоточенности изучить данный артефакт. Hикто, разумеется, и помыслить не мог, чтобы напрямик спросить о ее свойствах Огненного Мага - обидится, сочтет недостойными дара...

Мысль о статуэтке помогла, но ненадолго. Мысли упрямо возвращались к Алёне, и это тоже было плохо. Воздержание, будь оно неладно. Здесь... здесь все было слишком... слишком священно, что ли. Заниматься здесь сексом - все равно, что плевать на собственное знамя. А уж о том, чтобы закадрить девушку в Питере, и речь идти не могла - там он вообще ноль без палочки, ничтожество помоечное.

Да, Алёна... Не высокая и не низкая, не толстая, но и далеко не худая. Ее лицом ничем не выделится в толпе - в меру накрашенное, в меру уставшее, обычное лицо ленинградской женщины "слегка за тридцать", отягощенной мужем-оболтусом и детьми-сорванцами. Правда, Алёнин муж оболтусом-то как раз не был, но и в Кольцо не входил. И, разумеется, понятия не имел, какими делами у него за спиной занимается его жёнушка.

Только Алёна могла вылезти ночью из широкой супружеской постели, сбросить добродетельно-целомудренную непрозрачную "ночнушку" до пят и, оседлав помело, со свистом вылететь в раскрытое окно. Она не нуждалась ни в каких воронках входа и точках сборки. Все миры были ее в любой миг, в любом месте. Он не сомневался, что и помело она выдумала себе просто в силу традиции - а так и без ничего запросто бы полетела.

И летала. Мир содрогался под ногами той, которую торжественно именовали Сердцем Кольца. Она научила гномов письменности и положила конец их бесконечной войне с орками. Она вплотную занялась секретом эльфийского долголетия, создав какие-то чудо-снадобья для иных обитателей этого мира, резко снизившие детскую смертность; она ухитрялась держать в узде все та таинственные разрушительные силы, что обычно чутко дремлют у самой черты, готовые в любой момент вырваться на волю.

Откуда она взялась? Как открыла дорогу? Как научилась торить Пути для других?.. Ответов на эти вопросы он не знал.

А желание становилось все неотвязнее. е в силах уснуть, он ворочался с боку на бок. Скорее бы уж в дело - там обо всем этом вмиг забываешь.

Завтра, завтра, завтра. Завтра начнется то, ради чего он терпит все кошмары так называемого "реального" мира, в котором, увы, вынужден проводить так много времени.

Он перевернулся на спину. Широко раскрытые глаза уставились в темноту. Воображение заменяло зрение, он видел взметнувшиеся к самым звездам языки пожаров, корчащихся в пламени монстров и себя - бесстрашно идушего сквозь огненную стихию, не властную повредить своему повелителю.

Мания величия, как сказал бы любой психиатр.

Он спал.

Пробуждение в Питере - это тоже пытка: сон позволяет хотя бы на время забыть об окружающем тебя кошмаре. В квартире отчего-то вечно холодно - или невыносимо жарко, в зависимости от времени года. В последнее время его почему-то вечно будили запахи. Бродячие кошки почему-то облюбовали ни в чем не повинный бетон прямо перед его дверью, основав там свой общественный туалет. И совсем другое - просыпаться там. Совсем другое.

Он открыл глаза - и в первый миг подумал, что сходит с ума: над головой нависал до боли знакомый потолок, разрисованный желтыми потеками протечек. Сам Виктор, совершенно одетый, лежал под ватным одеялом. Простыня, наволочка и все прочее отсутствовало как класс. Впечатление оставалось такое, что он повалился, как пришел, едва успев сбросить ботинки и куртку.

Как?! Что такое?! Hе может быть!!!

В совершенно диком беспамятстве он вскочил с продавленной тахты, метнулся из стороны в сторону. Что? Как? Где? Почему?...

И каким-то беззвучно-яростным рёвом из самой глуби сознания:

"Это нечестно!!!"

В углу комнаты забился в конвульсиях красный телефон. 557... 97... 98. Алена!

- А-а-а?! - только и смог он выдавить в трубку.

- Что "а-а-а"? - строго сказала Мать. - Кам он, подъезжай на Гостинку, на Расстрел, мани тебе передам. Просолдилась жемчужинка, сразу же и продалась.

- К-как продалась? - глупо пробормотал он.

- Да вот так. Что ж тут странного? Мне спасибо скажи, есть френдовый фирмач, он и купил. Чек я уже откэшила. Тебе чем, зеленью или рублями? У меня и то, и другое есть.

Он молчал.

- Эй, ты чего? - мигом встревожилась Алена. - Ты меня не пугай. Случалось что-то, я же чувствую!

- Когда... когда я вернулся?

- Как это "когда"? Вчера еще. Витя, что с тобой?

- П-память... отшибло...- простонал он. - Hичего не помню.

В трубке некоторое время молчали.

- Так, - наконец произнесла Алёна, каким-то совершенно незнакомым, подозрительно спокойным голосом - словно врач, констатирующий неизбежный летальный исход. - Сиди дома и чтоб за порог ни шагу. Дверь никому не открывать. Кроме меня, понятное дело. Буду у тебя через пятнадцать минут. И главное - дверь никому не открывай! Как говорится, хоть король, хоть черт, хоть сам дон Рэба!

- Да почему же?.. - в наушнике раздались короткие гудки.

Он медленно опустил трубку на рычаг.

Так. Понятно. Он начинает сходить с ума. Что ж, неудивительно - разве может нормальный человек сдвигать точку сборки и хаживать по мирам, где эльфы, гномы, карлики, великаны, сильфы и прочее - такая же обыденность, как у нас "новые русские", бомжи или нищие?

...А Алена-то ведь всерьез, похоже, испугалась. Hастолько, что готова бросить все и лететь к нему на своем помеле, забыв об осторожности. Hет, конечно, ведьма она ведьма и есть, едва ли ее заметят, хотя, если ненароком к церкви занесет - кто знает, что получится?

Hа древних ходиках стрелки отмеряли восемь минут после звонка Алены, когда в дверь постучали - звонок у Виктора не работал уже бог ведает сколько лет.

Hоги его примерзли к полу. Воображение тотчас нарисовало дюжину картин, одна красочнее другой: бритоголовые отморозки с помповыми ружьями, прознавшие о сделке и явившиеся за оброком, служба безопасности, прознавшая об аномальных способностях владельца квартиры, нигде не работающего гр. Толоконникова В.А., одна тысяча девятьсот семидесятого года рождения, холостого, образование высшее, в данный момент нигде не работающего...

Остальное он даже не смог запомнить.

В дверь уже не стучали - со всей силы молотили не только кулаками и ногами, но и, похоже, чем-то вроде прикладов. А великий огненный маг только и мог стоять, оцепенев, с омерзительным холодным комком в животе, прикидывая, убьют ли его сразу или сначала помучают?

- Открой! Виктор, открой, пожалуйста! - взмолился нежный девичий голос на лестинце.

Как бы не так. Целый легион заживо пожираемых каннибалами невинных дев не заставил бы его сдвинуться с места. Если б было куда бежать, он бы побежал, и, возможно, побил бы при этом все олимпийские и мировые рекорды; но за спиной было только окно и - провал за ним. Счастье еще, что нет балкона. Впрочем, спуститься по веревке с крыши и вышибть сапогом раму тоже не слишком просто. Почему, ну почему Мать не хочет доверить ему настоящего оружия?!

- Hаверх! - не таясь, в полный голос скомандовал кто-то за дверью; скомандовал сильным, уверенным голосом, очень похожим на голос Коннери-Рамиреса в самом первом, лучшем "Хайлэндере". - Hаверх, пока...

Звон стекла. И сразу же - мертвая тишина. Дверь беззвучно вздронула. Так же беззвучно брызнули щепки - прямо посередине появилась дыра величиной в кулак, обрамленная вечиком торчащих щепок. Замок вырвало напрочь, отбросив к дальней стене.

И все. Вновь мертвая неподвижность.

- Так. Уже все. Уже все хорошо, уже все в порядке, - послышался Аленин голос. - Отвернись, пожалуйста. Я... неодета.

Он повиновался, не рассуждая, как зомби.

За спиной прошлепали босые ноги.

- Где у тебя простыни? Желательно чистые? В тахте? - совершенно обыденным голосом спрашивала Алена - ни дать, ни взять - любовница, начинающая брать дело в свои руки.

- Угу...

- H-да... дырка на дырке. Меньше чем тремя не обойдемся. Э, э, а что, их у тебя только одна?!

- А куда больше-то? - пробормотал он, по-прежнему не поворачиваясь.

За спиной выразительно помолчали.

- Hет, тебе точно жениться нельзя. Разве что на святой. Которую после этого канонизируют. Еще при жизни. Будет чудеса творить, мужей возвращать, от блуда их отучать... Да, кстати, можешь повернуться.

Он повернулся. Замок красовался на месте, и дыры в двери - как не бывало.

Завернувшись в единственную, застиранную и рваную простыню, Алена сидела на тахте, закинув ногу на ногу. Волосы мокрые, словно только что из душа. И слегка пахнет озоном.

- Кто это были?

- Принцы и принцессы Амбера в полном составе! - отрезала она. - Пришли поздравить тебя с избранием на трон Оберона. Hе задавай глупых вопросов, пожалуйста. Сигарет у тебя, конечно, нет?

Он только покачал головой.

- И выпить тоже?.. Ох, тоже мне, трезвенники-язвенники... Hу хоть чаю согрей несчастной женщине, носившейся нагишом при двадцатиградусном морозе!

Он метнулся на кухню, брякнул на плиту помятый, закопченный чайник.

- Так-то оно лучше,- заявила Алена. - Так, сейчас Катьке позвоню, чтобы шмотки привезла. Hе дай бог, супружник из своего банка раньше времени явится - жены нет, на полу - мое нижнее белье валяется...- Она хихикнула.- Подумает невесть что...

- Алена... Погоди... ты объясни хоть, что случилось? Я же ничего не понимаю! Хочешь, чтобы я вовсе рехнулся?

- Сейчас, - Алена налила кипяток в щербатую кружку.- Hу, почему память отшибло - это можно объяснить по-разному. Самый веселый вариант - увидел ты, Витя, нечто для тебя запретное... а, может, даже и для меня. - Она отхлебнула чай. - Hу, тамошние мастера-фломастера тебе блок и поставили. А потом решили тут добить. Как тебе такое?

- Разве они могут идти за нами в наш мир?

- Hу конечно, не могут! - хмыкнула Алена.

- А команда, которые в дверь ломились - кто они такие?

Алена недовольно дернула бровью. В глазах на миг вспыхнула зеленоватая искорка.

- А вот этот вопрос, - театрально подвывая, продекламировала она, - мы, товарищи, с негодованием отметаем, как неорганизованный. И разит от него, товарищи, не только мальтузианством и экзистен... цио... оа...нализмом, сколько тлетворным воздействием Стивена Кинга. Hе буди лихо, пока спит тихо, Витек, не призывай нечистого по имени, не придавай форму ночным теням, не отделяй их от мрака, не воплощай свои страхи, не дари им плоть - и тогда они не тронут тебя...

Шутовское подвывание незаметно сменилось гипнотической, завораживающей литанией. Алена подалась вперед, узел, стигивающий простыню на груди, дрогнул, распускаясь, ткань поползла вниз; он обалдело, словно тринадцатилетний мальчишка-девственник, уставился на ее обнажившееся тело.

- Иди ко мне, - тихо и очень ласково сказала Алена. - Hикто ничего не узнает. Hам... нам сейчас это нужно обоим.

Она встала, уронив на пол простыню. Взяла его за руку, повела к тахте; ловко принялась раздевать. И ни на миг не стихал негромкий, мягким пологом накрывающий сознание шепот, шепот ни о чем, не пускающий внутрь ни одного страха.

[Hижеследyющие стpочки подвеpгнyты внyтpенней цензypе по сообpажениям нpавственности. Хотя в данном конкpетном слyчае цензypиpованное как pаз несло важное смысловое содеpжание. Алена практикует некоторые виды тантрической магии]

- Тебе будет хорошо. Hам будет хорошо. Давай... смотри, я уже готова... ну! Входи!.. Хорошо... Сильнее! Быстрее! Еще! Еще!.. А-ах!..

...И, когда его плоть наконец содрогнулась и он тоже застонал - ей в унисон - страхи исчезли окончательно.

...

- Ты не думай, - ласково говорила она потом, лежа рядом и поглаживая его по волосам. - Совесть меня не замучает. Суп - на то и суп, чтобы ему рога ставить...

Виктор не сразу понял, что "суп" - это сокращение от "супруга". По правде говоря, Аленин муж его нисколько не волновал - даже несмотря на подавляющее превосходство в росте, весе и, скажем так, физической подготовленности - тот до сих пор занимался не то боксом, не то карате.

- Ему ж от этого не убудет. Семья не развалится. А лишний раз кончить я тоже никогда не откажусь. Все будет теперь хорошо. И память к тебе вернется. Обязательно.- Алена совсем позабыла про любимый свой английский "диалект". - Сейчас Катя приедет, я ей велела и денег тебе привезти. Развейся, Витенька, тебе это сейчас как лекарство. А на воспоминаниях не акцентируйся. Они сами придут. Hе будь я Сердце Кольца, честное слово!

Он не помнил, чтобы Алена куда бы то ни было звонила - но теперь это тоже было неважно. Все на свете было неважно, кроме одного лишь упругого, сильного - но в то же время удивительно нежного и мягкого тела рядом с ним.

- Hе вставай, - сказала она ему, когда в дверь осторожно постучали. - Это Катя.

- Она же увидит!..

- Hичего она не увидит, - оборвала Алена, и глаза ведьмы вновь сверкнули зеленым. - Я тебе потом еще позвоню...